Когда Танат в заключение решительно произнес: «На это я никогда не соглашусь!» — Анна мягко возразила:
— Ну, это ты зря! Если и впрямь такой обычай существует, то ты должен подчиниться.
Танат в изумлении уставился на жену: вот этих слов он не ожидал!
— Как ты можешь говорить такое? Как ты можешь допустить, чтобы здесь, в пологе, рядом с тобой или вот с этой стороны лежала еще одна женщина! Я об этом ни в одной книге не читал!
— Это только доказывает, что в книгах не вся правда…
Танат почувствовал, что Анна улыбается. Он ожидал всего, но только не такой реакции. То, что казалось еще недавно нерушимой нежностью между ними, вдруг предстало хрупким, легко разрушаемым. Одно серьезное вторжение извне, и личный мир чувств оказался в опасности. Как может так говорить Анна, которая не раз называла его единственным, неповторимым, самым любимым и обожаемым из всех на свете людей? И вот она готова разделить его с другой женщиной. Как же такое может быть? Выходит, прав отец, когда предостерегал его от коварства тангитанских женщин.
Однако Анна тоже не могла ни успокоиться, ни заснуть до самого утра. Вот он, счастливый подарок судьбы, которого не удостаивался ни один из исследователей-этнографов! Обычай левирата описывался только извне, со стороны, и все, что было написано об этом необычном институте брачных взаимоотношений примитивных народов, было тусклым отражением видимой снаружи картины. Правда, в данном случае это не левират в чистом виде, когда вдова выходит замуж за оставшегося в живых брата, а нечто совершенно новое, неизвестное науке. Еще никому из ученых не удавалось описать, а тем более пережить это самому, оказаться как бы внутри этих необычных обстоятельств! Она уже представляла себя в Петровском зале Кунсткамеры на дубовой резной трибуне, перед аудиторией, в основном состоящей из седовласых ученых. Она читает научный доклад о левирате, основанный на личном опыте и личных наблюдениях! Даже великий Миклухо-Маклай[37], строго говоря, не жил вместе с туземцами. Его дом стоял в отдалении от хижин аборигенов, и его наблюдения, действительно классические с точки зрения описательной этнографии, увидены со стороны. А Маргарет Миид, похоже, не провела ни одной ночи в хижине аборигена острова Самоа. Лихорадочная взволнованность, ожидание необычного переживания разбередили душу. Правда, несколько удивляла позиция и отношение к этому мужа. Но он должен подчиниться отцу, главе стойбища, шаману, хранителю древних обычаев, строго определяющих жизнь в оленеводческом стойбище. Интересно, как отнесется ко всему этому сама Катя Тонто?
Она узнала о женитьбе Таната еще во время осеннего путешествия на побережье. То, что женой Таната стала тангитанская ученая женщина, было непостижимым, подозрительным и вызывало сомнения в душевном здоровье нареченного. Теплая звездочка надежды, до этого всегда гревшая ее маленькое сердечко, разом погасла, и горький пепел вместо нее долго отравлял ей жизнь. Со временем горечь притупилась, но стоило ей вспомнить нареченного, его лицо, голос, как в душе поднималась волна грусти, затемняла светлый день, и она вступала в полосу тихого, невидимого со стороны душевного страдания, внешне выражавшегося в долгом и упорном молчании. Она дала себе слово никогда не встречаться с человеком, обманувшим ее самые светлые надежды. Даже временами думала о замужестве с другим человеком. Но вот судьба повернулась иначе.
Когда Катя впервые увидела Анну, за ее обликом молодой беременной чаучуванской женщины, с лицом, лоснящимся от тонкого слоя несмываемого жира, с короткими блестящими волосами, темным лицом, в кэркэре с приспущенным правым рукавом, она не сразу разглядела ее пронзительные тангитанские синие глаза. Будучи по природе своей человеком добрым. Катя, однако, никак не могла преодолеть в себе возникшую неприязнь. Если бы Анна была своей, луоравэтланкой, на худой конец, эскимоской, не было бы так обидно. Но тангитанка… Вне всякого сомнения, это она взяла и женила на себе Таната, отобрала принадлежавшее другому человеку счастье. Она поступила как настоящая воровка.
Но теперь им придется жить вместе. Так распорядилась судьба. И придется приноравливаться, привыкать к этой жизни, каждый раз подавляя в себе ненависть к тангитанской женщине, терпя горечь в душе и пряча в сердце неутихающую любовь. Катя немного знала русский язык, помнила уроки кочевого учителя Льва Васильевича Беликова. Свое русское имя Катя получила от учителя. Будем тебя называть Катя, сказал тогда Лев Васильевич. Обычно русские имена плохо приживались в чукотской среде, в повседневном обиходе. Ими больше пользовались при общении с русскими, в документах. Но тут случилось так, что данное девочке кочевым учителем имя прижилось сразу, и даже отец стал сразу же называть ее Катей, как только она сообщила ему о своем новом имени.
37
Миклухо-Маклай Николай Николаевич (1846–1888) — выдающийся русский ученый и путешественник, этнограф и антрополог, исследователь народов Новой Гвинеи.