Только надо смело входить в нее, не оглядываясь на прошлое. Как приятно видеть эскимоса Гухуге с гармошкой вместо бубна, который делают из моржового желудка! А когда чукотский паренек из Уэлена Май Гиргол отплясывает чечетку вместо дикого древнего танца под ярар, душа радуется и появляется уверенность: впереди радостная, счастливая жизнь! Сам Атата не раз чувствовал, как при звуках гармошки и баяна у него ноги сами начинают приплясывать. Как только будет ликвидировано последнее кулацкое хозяйство на Чукотке, надо будет записаться в кружок современного бального танца в Анадырском доме культуры, который ведет главный врач округа, грузин Михаил Гулидзе. Семейное счастье свое Атата видел только с женой-тангитанкой. Только она сможет создать настоящий русский уют в доме. В самых потаенных уголках своей души Атата лелеял мечту о женитьбе на женщине, чем-то похожей на Анну Одинцову. Он был убежден, что ее замужество за юным оленеводом, вчерашним школьником, несерьезно. Может, она уже тяготится своей тундровой жизнью и мечтает вернуться в цивилизованный мир. В этом случае Атата явится к ней как избавитель, которому она и отдаст свое сердце и женскую нежность. Они будут жить в окружном центре, в Анадыре, в двухэтажном зеленом доме возле главной котельной, где получали квартиры самые большие начальники. Скоро он получит майора — одну большую звезду на двухпросветный погон. Такого высокого военного чина не добивался ни один его земляк. Летчик Тымнет, хотя и воевал, но дальше старшего лейтенанта не дослужился. И — одно дело получить воинское звание на войне, а ты попробуй его получи в мирное время!
Самолет взял курс на северо-запад. После часа полета над пустынными, покрытыми снегом холмами и озерами, вернулись к югу, обшарили берега озера Йонивээм, но сверху ничего примечательного не заметили, на девственном снегу не было заметно не то что оленьих, но никаких звериных следов. Будто все живое схоронилось, ушло от преследования железной птицы.
Атата повернулся к сидящему сзади Туккаю:
— Ты что-нибудь видишь?
Туккай отрицательно помотал головой.
— А ты? — Атата обратился к летчику.
Тымнет смотрел на землю сквозь плотные солнцезащитные очки. Сначала он сделал вид, что не услышал вопроса, но Атата был настойчив и стал кричать прямо в ухо.
— Ничего примечательного не вижу, — прокричал он в ответ.
Тут Туккай вдруг стал тыкать кулаком в спину Ататы.
Чекист повернулся. Туккай показал пальцем вниз.
Самолет снизился. Снежная целина явно была встревожена тысячами оленьих копыт. Эта полоса тянулась по долине на северо-запад и уходила в узкую долину.
Атата сделал знак Тымнету лететь по следу. Но для этого самолету пришлось подняться выше, и полоса взрыхленного снега с высоты уже едва различалась. По теперь Атата понял, что он напал на след стойбища Ринто. Никто, кроме него, не мог здесь кочевать. Старик выбрал неплохое место. Он прятался в узких долинах отрогов горного хребта, прекрасно понимая, что в таком случае с самолета его труднее заметить.
Атата сделал знак Тымнету возвращаться в Кытрын.
На аэродроме он сказал:
— Теперь мы знаем, где он находится. Кочевать далеко он не будет: новорожденные телята еще слабы… Он думает, что ущелье хорошо его прячет. От самолета, может быть, но от моих собачьих упряжек ему не убежать!
Несколько дней ушли на окончательные приготовления к долгому путешествию. Из соседнего селения Нунямо, расположенного на другом берегу залива Лаврентия, привезли два кымгыта[53] копальхена, в местном магазине закупили муку, сливочное масло, сгущенное молоко, чай, сахар, в пекарне заказали свежий хлеб.
Выйдя на лед и отойдя подальше от берега, Атата испробовал оружие. Оно было в полном порядке. Уже в поселке он смазал оружие специальной, не густеющей на морозе смазкой.
Выехали ранним утром по заснеженному заливу, взяв направление на юго-запад. Светило солнце, блестел снег, и дальние синие горы казались плывущими над горизонтом. Сидя на скрипучей, тяжело нагруженной нарте, Атата мечтал, как ворвется в мирное стойбище Ринто и старый оленевод будет умолять его о пощаде. Однако пощады ему, скорее всего, не будет. Точно так же, как и его младшему сыну, который, несмотря на то, что был комсомольцем, на поверку оказался настоящим кулацким сынком. Это еще одно убедительное свидетельство того, что классовое сознание может передаваться через кровное родство. Парень проучился семь лет в советской школе, изучал историю Советской страны, деяния великой партии, которую ведет от победы к победе великий вождь Сталин! Давал клятвы верности партии, когда вступал в пионеры, потом в комсомол. Может, это хорошо, что он не поступил в Анадырское педагогическое училище, не стал учителем. Черт знает, чему он мог научить детей! Что касается Рольтыта, его можно оставить в стойбище. Но самым рядовым пастухом! И даже без права иметь личных оленей. Пусть на своей шкуре испытает, как быть бедным и обездоленным.