Ходынская оплошность
Между тем войско самозванца, не встречая почти нигде серьезного сопротивления, захватило Борисов, Можайск и Звенигород; самоуверенные поляки уже видели себя хозяевами столицы и выбирали место для лагеря. Первоначально «второлживый Дмитрий» собирался стать в селе Тушино, что на Волоколамской дороге, между реками Москвой и Сходней. Однако частые нападения отрядов царского войска из Москвы заставили его перейти восточнее, к Ростокину, но и здесь воеводы не оставляли поляков в покое, оба войска опять «об Яузу травились»…
Наконец самозванец облюбовал для стоянки село Тайнинское у дороги в Троицкий монастырь. Выбирая северо-восток, он рассчитывал перекрыть дороги, по которым в столицу привозили продовольствие, — как видим, замысел самозванца мало чем отличался от плана Болотникова, также пытавшего «обсесть» дороги вокруг Москвы; вполне возможно, он и был подсказан «царику» кем-то из спасшихся болотниковцев. Но подобно тому как в 1606 году Скопин-Шуйский не дал мятежникам захватить Красное село и оседлать дороги на северо-востоке, не удался этот маневр и в 1608 году: «В Тонинском бысть от московских людей утеснение на дорогах, и начаша многих побивати и з запасы к нему не пропущаху. Он же видя над собою тесноту, поиде ис Тонинсково назад в Тушино»[310].
Поляки вскоре увидели, какую они совершили ошибку, выбрав Тайнинское: теперь не они Москве, а им царское войско отрезало связь с Северской землей. «Думали мы москвитянам гостинцы (дороги) закрыть, а получилось наоборот: немало было поймано на этих гостинцах тех, кто шел к нам из Польши, и купцов, и иных людей», — горевал один из польских наемников[311]. Конечно же в своей тактической ошибке поляки обвинили изменников: это-де они подсказали им неправильное место для лагеря. Найти виноватых оказалось легко, тем более что в войске действительно обнаружилась измена: пушкари забили гвоздями запалы пушек и попытались ночью перебежать в Москву, однако были схвачены и казнены.
Возвращаясь на прежнее место, поляки встретились у Тверской дороги с царским войском, здесь «бывшу бою с ними велик». От Тверской дороги «царик» отошел в Тушино «и начат тут табары строить». Предводители в войске самозванца — в основном поляки — поняли, что наскоком, как они первоначально предполагали, город не взять: и сил маловато, да и решимость москвичей защищать свой город велика. Поэтому сидеть приготовились долго. Тушинский лагерь готовили основательно, с расчетом на «зимование»: ставили срубы, воздвигли хоромы для «царя», устроили рыночную площадь, на которую съезжались купцы с товарами, насыпали валы и возвели укрепления — словом, готовились к длительной осаде.
Жизнь наемника полностью зависит от выплаты ему жалованья. Тушинский вор, как с тех пор стали звать самозванца, обещал заплатить своему войску сполна, как только город будет взят. «Я хочу, чтобы все золото и серебро, сколько бы ни было его у меня, — чтобы все оно было вашим, — обещал он полякам. — Мне же довольно одной славы, которую вы мне принесете»[312]. Так что «царик» под стенами Москвы высиживал славу и престол, а наемники — обещанное им щедрое жалованье.
Так летом 1608 года в России появились два правителя — «царик» Дмитрий и «полуцарь» Василий, две столицы — Москва и Тушино, а со временем — две Думы, и даже два патриарха — в Тушине им станет доставленный сюда под стражей митрополит Филарет — в миру Федор Романов. И «разделилось царство Русское надвое», — записал, скорбя сердцем, летописец. Каждый из царей набирал и свое собственное войско, но вот проблемы с поиском средств для оплаты наемникам, воевавшим в обоих лагерях, стали, похоже, одинаковыми, и ржа измены, уже привычная в эти дни, все настойчивее подтачивала оба лагеря.
Вскоре у «таборского», или «воровского», царя стали появляться перебежчики высокого ранга — князья, бояре и царские воеводы. Впрочем, нередко случалось, что, принеся клятву верности самозванцу в Тушине, изменник, не поладив там с гордыми шляхтичами, на другой день истово каялся и клялся служить верой и правдой царю Василию. Получив царское прощение и вознаграждение, он, забыв стыд и совесть, возвращался в Тушино. Таких ловкачей, снующих между двумя лагерями, москвичи прозвали «перелетами». Бывали случаи, когда члены одной семьи из-за обеденного стола разъезжались к разным царям с тем, чтобы в следующий раз вновь, как ни в чем не бывало, сойтись за общей трапезой.