– во-вторых, действовал парадокс художественной формы: от автора ждали и он ждал от самого себя (или сокрушался, если оказывался неспособен) романа, пьесы, хотя бы повести, а роман и пьеса требовали «мысли». Боборыкин и пытался всячески обрамить свои наблюдения, бесконечный ряд зарисовок и портретов, в некое целостное художественное высказывание – сообщить «единую мысль», а поскольку натура его была прежде всего репортерская, внимательного наблюдателя все новых и новых типов и ситуаций, только возникающих или уже распространяющихся в жизни, то «мысль» чаще всего оказывалась более чем условной. Тривиальное, расхожее ведь тем и удобно, что ничему не мешает, и, следовательно, не заслоняет сам предмет. Но от этого же не было ничего более резонного, чем упрек в банальности содержания, если ставить раз за разом вопрос о смысле целого, романа или повести, а не об отдельных сценах. Впрочем, иногда, как в упомянутом выше скандальном романе 1868 г. «Жертве вечерней», эта условность общей рамки оборачивалась парадоксом: попытавшись рассмотреть «женский вопрос» на излете 1860-х, судьбу молодой вдовы, ищущей себе смысла жизни и в первой части окунающейся в мир либертинажа, Боборыкин неожиданно для себя произвел скандал (в том числе и от того, что слишком погрузился в атмосферу французской литературы, живя с осени 1865 г. в основном за границей, и недоучел различие границ приличий в русской литературе с французской, точнее – недооценил их важность, вызвав на себя шквал моралистической критики сразу из всех политико-литературных лагерей);
– в-третьих, он оказывался слишком понятен, поскольку сделал своим предметом описание собственного круга, образованного общества, интеллигенции (понятие, введением которого в русский оборот он гордился, и был, как теперь хорошо известно, неправ, утверждая свой приоритет[9], но, во всяком случае, он много сделал для его популяризации).
Впрочем, в рассуждения критиков следует внести важное уточнение: Боборыкин никогда не пользовался громкой славой, не был предметом обожания (как и сильной ненависти), не был властителем умов, но при этом его, по крайней мере до конца 1900-х, стабильно публиковали и читали. Он был именно профессиональным писателем, от которого читатели ждали в меру интересного, достаточно умного текста – рассказа о мире узнаваемом, общем и для автора, и для его аудитории. Розанов недружелюбно, но метко записывал в «Уединенном»: «По фону жизни проходили всякие лоботрясы: зеленые, желтые, коричневые, в черной краске… И Б. всех их описывал: и как шел каждый, и как они кушали свой обед, и говорили ли с присюсюкиванием или без присюсюкивания. Незаметно в то же время по углам “фона” сидели молчаливые фигуры… С взглядом задумавшихся глаз. Но Б. никого из них не заметил (о Боборыкине, “75-летие”)»[10].
Последнее, бывшее скорее препятствием, недостатком для современников, интересующихся «другим», открывающим для себя русскую деревню, «мужика», или, например, вглядывающихся через посредство Лескова в быт и нравы духовенства, для нас оборачивается большим преимуществом. Ведь Боборыкин на протяжении целой половины столетия вновь и вновь описывает, о чем думают, как живут, что обсуждают, какими желают выглядеть в своих глазах и глазах окружающих, а какими являются на самом деле русские интеллигенты. При этом он описывает, не имея никакой отчетливой партийной позиции, в каждый конкретный момент разделяя те взгляды, которые полагается иметь всякому честному человеку, но без крайностей, – и в силу этого его никто не мог признать вполне своим, хотя отчасти он был своим почти всем.
Театр с молодых лет и на протяжении всей жизни был предметом любви Боборыкина[11]: именно с драматургией был связан его литературный дебют[12], о своих ранних театральных интересах и увлечениях он подробно рассказывает не только в мемуарах, но и в огромном автобиографическом романе «В путь-дорогу» (1862–1864)[13], к которому прямо отсылает в воспоминаниях как к изложению – лишь чуть подернутого романным переосмыслением – обстоятельств и, главное, идей и чувств своей молодости. О любви Боборыкина к театру много говорят его воспоминания, в особенности своеобразные «Столицы мира» (1911) – рассказ об истории европейского театра, беллетристики и журналистики за тридцать лет – через собственный опыт, непосредственное наблюдение. В самом начале 1870-х он будет читать курс лекций о театре в Петербургском «Собрании художников», который затем, обработанный и дополненный, выпустит в качестве объемной книги – «Театральное искусство» (1872), один из первых отечественных трактатов о театре и актерской игре[14].
9
См.: Сдвижков Д. А. Знайки и их друзья. Сравнительная история русской интеллигенции. М.: Новое литературное обозрение, 2021.
11
Даже женился он в конце концов на театральной актрисе, Софье Зборжевской (1845–1925), выступавшей на сцене под псевдонимом Северцова. История их знакомства рассказана им самим в последней главе мемуаров. Она началась с критической статьи о ее дебюте в парижском театре «Водевиль». Через два года они встретились в Петербурге, где Боборыкин ее, поступившую в труппу Александринского театра, не узнал, а она не забыла критика [Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 2. С. 163]. Они поженились в ноябре 1872 г., и в дальнейшем и Софья Александровна принимала участие в литературе, став переводчиком французских пьес и романов, а также изредка пробуя себя в беллетристике [см.: Белодубровский Е. Б. Боборыкина // Русские писатели. 1800–1917. Биографический словарь. Т. 1. М.: Советская энциклопедия, 1989. С. 290].
12
Точнее было бы даже сказать – дебюты: первая его пьеса, «Шила в мешке не утаишь», написанная в 1858 г., была принята журналом «Русское слово», однако не прошла цензуры – и первым опубликованным произведением стала комедия «Однодворец», появившаяся в журнале «Библиотека для чтения» в 1860 г. (№ 10).
13
Роман выдержал три книжных издания: одно сразу же по завершении журнальной публикации, в 1864 г. (СПБ.: Тип. Внутренней Стражи и Э. Арнгольда), в 1884–1885 гг. – в составе 1-го собрания сочинений, и уже в 1900 г. – вторым отдельным, в том же издательстве М. О. Вольфа, где вышло и первое собрание (второе появится в 1897 г., в качестве приложения к «Ниве», вновь в 12 томах, но будет продолжением первого).
14
Боборыкин П. Д. Театральное искусство. СПб.: Тип. Н. Неклюдова, 1872. К драматургии Боборыкин был пристрастен до поздних лет. В. Я. Брюсов, заведовавший в то время литературной частью одного из основных русских толстых журналов, «Русской мысли», писал главному редактору, П. Б. Струве, 10 октября 1910 г. из Москвы в Петербург: «П. Боборыкин, увы! прислал драму… Я ее еще не читал. Не ответить ли почтенному и маститому, что, к сожалению, в “Русск. Мысли” гонорары так скромны, что мы их не решаемся предложить ему? Не будет ли это лучшим выходом из затруднения?» [Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения. Т. V / Под ред. К. Д. Муратовой. М., Л.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 298].