— То, что я расскажу тебе, должен услышать и Александр. Вашу судьбу вы должны узнать вместе. Поверь, царь, тому есть причины. Знание, полученное порознь, губительно для вас обоих.
Филипп долго молчал и, почти не мигая, жёг взглядом герцога. Тог глаз не отводил, но поводья стиснул так, что костяшки пальцев побелели.
Наконец, царь коротко кивнул, и толкнул бока коня пятками, пустив вскач. К лагерю.
Царь присматривался дней пять, совещался с друзьями, и, наконец, объявил войску, что эти испанские варвары теперь подданные Македонии и за услугу их — ровня македонянам. Каэтани ждал недовольства, помнил, как эти самые люди через десяток лет будут смотреть на обласканных персов.
"Любит наш царь варваров".
И кое-какой ропоток пробежал, однако Парменион быстро пресёк его.
— Чего заныли? В чём вас ущемили? В царских "друзьях" едва не половина — чужеземцы. Чего на них не ропщите? Или тоже ревнуете? Так будьте лучше! Вон, Демарат, и в войске-то не служит, гостеприимец всего лишь. А какую услугу оказал? Или не заслужил?
Поутихли. Погодя и Каэтани успокоился. Тем более, что вскорости узнал — зовут его за глаза "Нашим варваром". Честь, которой даже князья пеонов и агриан не удостоились. Впрочем, как раз они варварами считаться не желали, переоделись в эллинское сами, отпрыскам давали эллинские имена и завозили учителей-эллинов.
Демарат, посмеиваясь, сказал, что, мол, хотели прозвать Астрапеем, да ревности Зевса побоялись.
А потом новопричисленный к филам, царским "друзьям"[80] Онорато-испанец, "Наш варвар", предложил Филиппу взять Византий.
Мало кто из слышавших это смог сдержать смешок.
— А я чем тут занимаюсь? — поинтересовался Филипп.
— А ты, царь, не возьмёшь, — напомнил Онорато.
Филипп заломил бровь, велел всем шатёр покинуть, кроме Пармениона и Эвмена.
Онорато скосил взгляд на последнего и с некоторой неуверенностью продолжил.
— Я же говорил, ты стоял под стенами до весны и отступился.
— Ты насчёт прорицаний своих и другое говорил.
— Верно, — кивнул Онорато, — но тут иное. Как с Фокионовым флотом.
Филипп цокнул языком.
— Почему Византий? — Спросил Эвмен, — из-за того, что ключ к Боспору?
— И это тоже. А ещё зрителей больше, — ответил Каэтани.
— Как с Лампсаком и Мемноном? — догадался кардиец.
— Именно.
Из македонян только Эвмен к тому времени успел задуматься — сколько же ангаров, гонцов царя царей летели сейчас "быстрее журавлей" в Вавилон с тревожными новостями.
— А Перинф? — спросил кардиец.
— С моря им теперь нет подмоги, — прогудел Парменион.
— Да, — кивнул Филипп, — дружище, надеюсь на тебя. А мы к Византию.
Далеко не всегда он столь быстро принимал решения.
Эту идею Каэтани давно обдумывал, обсуждал с офицерами. Контарини заявил, что затея безумная, поскольку он бывал в Константинополе и видел, какие там стены, но тут даже малообразованные испанцы подняли его на смех.
Через несколько дней часть флота христиан вместе с Филиппом, который хотел лично пройти на удивительных кораблях, перешла под Византий, где также кипели осадные работы под руководством Кратера и механика Диада. Здесь спор, какова должна быть мина, разгорелся с новой силой. Поучаствовал и Фёдор, который теперь всюду следовал за герцогом:
— Розмыслы государя нашего, Ивана Васильевича, при казанском взятии закатили в камору под стеной одиннадцать бочек пороха по пять пудов каждая. Бахнуло… в избытке даже. Я кое с кем беседовал об этом деле, уверяли, что пудов тридцать бы хватило. Правда там стены были похлипше, чем здесь. Пудов полста-то надо.
Видя, что его не понимают, Ломов быстро пересчитал пуды во фряжские фунты. У Ветлужанина глаза на лоб полезли.
— Ты откуда… всё это?
— По чину положено, — важно ответил подьячий.
Сразу же нашлись недовольные. Все те же самые.
— Вот вроде же цели-то достигли, Ваша светлость. Ну той, что вы называли, — негодовал Переа, — зачем порох-то тратить? Неужто, он нам теперь без надобности? Не бездонные, чай, бочки.
Де Коронадо хмурился, в кои-то веки был согласен с Франсиско. Все испанцы их поддержали. Венецианцы тоже не понимали, но единым фронтом не выступили.
— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — убеждал Каэтани. — Его величество должен лично лицезреть наши возможности, это избавит его и македонян от лишних сомнений касательно нашей полезности, буде такие возникнут.
— Вы, ваша светлость, не раз говорили, что порох мы добудем, — мрачно сказал Риваденейра, — и все мы прекрасно знаем, как. Да вот только не выйдет ли, что последние крупицы выжжем задолго до того?
80
Гетайров, представителей знатных македонских родов, служивших в тяжёлой коннице, правильнее называть "товарищами" или "соратниками". "Друзьями", "филами" именовались придворные, хотя возможно, этот термин был более распространён при Антигонидах, поскольку к этому времени относятся дошедшие до нас упоминания.