Далее Приск рассказывает о своей встрече с соотечественником-греком, который когда-то попался в плен, но за службу и храбрость получил свободу и имел право сидеть за столом со своим бывшим господином Онигисием. Этот грек уже женился на славянке — гуннке или скифке, на варварке; имел детей, принял одежду гуннов и стригся в кружок. Этот-то грек укорял свое прежнее отечество в беседе с Приском за тяжкие налоги, за подкупность и бесконечную волокиту судов, за взяточничество, за беззаконие среди избытка законов, так что жизнь в Византии стала невыносимою под гнетом правителей, утративших совесть и забывших доблести своих предков.
Далее Приск описывает внутренность царского двора: много домов — службы, должно быть; все они покрыты досками-шелевкою и соединены между собою заборами — резной работы. Далее он видал в постройках какие-то непонятные круги, вероятно, кругообразные крыши-бочки, а может, и украшение индейского происхождения или архитектуры. Как бы там ни было, но подобные постройки, где крыша бревенчатых стен состоит из досок, где строения соединяются заборами резной работы, где, следовательно, есть главный двор и побочные, черные, — все это указывает на известный, уже выработанный порядок, на вкус, определенность архитектуры, на потребность иметь что-нибудь получше, чем изба. Все это очень схоже с нашими великокняжескими хоромами, все это живо рисует наш русский стиль.
Отдельно от Аттилы жила одна из его жен Крека (славянка). Когда к ней были впущены послы, то она покоилась на мягкой постели, а на полу девушка занималась окраскою полотна в разные цвета. Полотно это носили варварки поверх одежды для красы, так точно, как то делают теперь малороссиянки, завертывая полу в запаску или плахту. Такое полотно, его окраска и употребление, — разве это может быть у народа, который только ездит верхом, которого семьи живут постоянно в повозках? Или гунны в сто лет переродились до того, что из кочевых сделались оседлыми и разом приобрели прихоти, прежде им не знакомые? Нет, это не так; тут кроется что-нибудь другое, и именно то, что сказано было выше: масса гунн всегда была славянская, а при Аттиле все ославянились; масса задавила гуннские пятна, как она потом задавила болгар в Мизии. Было и еще одно обстоятельство, которое сильно содействовало упрочению среди гуннов славянской цивилизации, — то ум Аттилы, его смышленость, его, может быть, славянское происхождение. Природные инстинкты направляли его внутреннюю деятельность по славянскому типу, а на войне, в решительную минуту, он мог быть неудержимым гунном, хотя и не бичом Божиим: бич Божий и его собаковерные слуги не могут жить как люди, а мы до сих пор видим только людей, притом весьма нам близких.
В присутствии Приска Аттила вышел из дому и остановился на крыльце (красном). Здесь нуждавшиеся подходили к нему с просьбами и выслушивали его решение. Это опять сходно с тем, что мы знаем из жизнеописаний русских князей и царей об их деятельности. Далее Приск сообщает отзывы об Аттиле римского посланника Ромула; он говорил, что Аттила не терпит никаких представлений; это понятно, так как он не верил ни грекам, ни римлянам. Ромул удивлялся также величию дел Аттилы, совершенных им в столь короткий срок. Наконец, очерчивая границы его царства, Ромул говорил, что он владеет островами океана, управляет всеми скифами и заставляет римлян платить дань. Коротко, но ясно то, что царство его доходило до Балтийского и Ледовитого морей и что в Риме и Византии его боялись одинаково. Он был в Европе один в своем роде.
Между прочим Ромул также упомянул о желании Аттилы идти в Персию, куда уже до него ходили гунны под предводительством именитых воинов царского рода: Васиха и Курсиха. Мы на это обращаем внимание только из-за имен, припоминая, что на византийском престоле сидел Василий Македонянин, славянин по происхождению, тогда как Кур напоминает нам путь от курдов до куров с промежуточными урочищами того же корня, и что, следовательно, обратный путь из России был хорошо знакомы гунно-славянам, не забывавшим своей первородины.
На пиру у Аттилы, где присутствовали оба посла, Приск обратил внимание как на размещение предметов, так и на обряды. Раньше чем приступить к пиру, все выпили из чаш стоя, что заменяло молитву христиан. Потом расселись по стенам на скамьях; в средине на ложе сидел Аттила, с правой стороны его любимый и старший царедворец Онигисий. Аттила был серьезен и трепал за щеку своего сына. За спиною Аттилы висела пестрая занавеска, отделявшая его спальню от приемной комнаты. Виночерпии подавали вино начиная с Аттилы; он выпил за здоровье старшего в ряду, который не садился до тех пор, пока Аттила не выпивал своей чаши. После того присутствовавшие точно так же пили за здоровье чествовавшего. Виночерпиев было столько, сколько гостей. Порядок соблюдался придворный. Когда здравица кончилась и вышли виночерпии, тогда были вдвинуты столы, на три или четыре человека каждый, и началось угощение. Аттиле поднесли деревянное блюдо с мясом, остальным подавались на серебре самые разнообразные яства. Точно так же все кубки и чаши гостей были из серебра, а у Аттилы была деревянной. Одинаково проста была его одежда и конская сбруя, тогда как у всех остальных все блистало, горело золотом, серебром и драгоценными каменьями. После первого блюда все по очереди пили здравицу за Аттилу. По окончании обеда два варвара пели песни, превознося победы и деяния своего царя. Потом появились шуты, горбуны; все смеялись, кроме Аттилы. На другой день последовал такой же пир, причем Аттила милостиво разговаривал с послами. Итак, из предыдущего совершенно ясно усматривается, насколько Аттила был варвар, как он понимал международное право, каково было его обхождение с чужестранцами, которые хотели его погубить, как он умел себя держать, принимать послов, как он при всей своей простоте был величествен, как он был ловок в дипломатии, как все у него было при дворе пышно, чисто, на месте, точно он учился всему этому в Византии или Риме. А между тем весь бытовой порядок этого дикого человека, этого варвара не был чужеземным, а принадлежал иному миру, разумеется не гуннскому, а скифскому, или славянскому, на каковом языке преимущественно и выражались при дворе Аттилы. Он сидел среди славян, он ими управлял, этими сотагами, сотаками, о которых упоминает Иорнанд и которые по сю пору живут в Северо-Восточной Венгрии, среди угроруссов и словаков, на Тиссе, вокруг Токая[298].