Падение гуннов и Римской империи составляет грань всех темных и неопределенных известий о славянах. После того они двигаются к Дунаю и Эльбе или для расселения своего излишка, или понуждаемые к тому напором новых тюркских орд. С этого времени их история становится яснее и удобопонятнее.
Труд наш окончен. По мере сил и возможности мы старались сгруппировать в нем все добытое как предыдущими, так и нашими собственными исследованиями по вопросам о происхождении и расселении по земле великого славянского племени; и все-таки не можем с уверенностью сказать, чтобы не явились «премудрии, книжницы и совопросницы века сего», которые не отнеслись бы с сомнением к сделанным нами выводам. В сущности говоря, против этой беды нет никаких средств; но для очистки, как говорится, совести проведем легкую параллель между прошедшим славянства и судьбою еще юной России: быть может, эта параллель кое-что и объяснит нашим совопросникам.
В течение трехсот лет одно из славянских племен, русское, распространяясь вширь и вдоль, дошло сухим путем до крайнего востока и до истоков Или, Сырдарьи и Амударьи. Еще в более короткий период русский флаг успел появиться на всех морях и прийти в соприкосновение со всем миром. Эта замечательная способность русского народа к самой широкой колонизации, к самому разностороннему общению с другими нациями не есть ли в нем общая черта со всем старым славянством, которое, даже не зная морских путей, только сушею исходило более половины Старого Света и вошло в соотношение со всеми древними народами? Правда, путь был нелегкий, но зато тогда не существовало политического равновесия, и переселенцы-славяне, тихо и мирно подвигаясь вперед, беспрепятственно могли достигнуть крайних оконечностей старого материка. Во всяком случае. факт несомненный, что венеды за 750 л. до Р. X. сидели уже у Балтийского моря, а энеты одновременно в Северной Италии. Правда, много, очень много нужно было времени, чтобы дойти до этих пределов; еще больше, чтобы устроиться так, как славяне устроились в разных местах, например в Бретани. Родовой быт не мог дать им для этого тех средств, какие дает гражданственность: в двести лет они не могли создать флота, а между тем он был многочислен, морская торговля славян шла по всем смежным берегам. Но ведь не указывает ли именно это на древность славянства? Это обстоятельство не заставляет ли исследователя уходить за крайние пределы исторического горизонта и в тумане седой древности искать начала славянского мира? И мы не ошибемся, если отнесем факт прибытия славян в отдаленнейшие места Европы к эпохе, одновременной с созданием Карфагена. Рассказывают, что карфагеняне ограничили свою территорию ремнями из воловьей шкуры; но мордва, по преданию, также уступила русским землю по подобному же способу: в каком народе окажется бо́льшая голова, на которую можно будет намотать длиннейшую веревку, тот народ и будет владеть землею. А френолог Барминский замечает большое сходство между черепами и глазами мордвы-мокши и финикиян[337]. Что значит эта общность мотива в двух легендах, принадлежащих народам, географически столь удаленным один от другого, легенда, в которой фигурирует русский народ? В настоящее время на Сахалине, в Батуме, около Тироля и Италии говорят по-славянски: почему же в старину не могли жить славяне от Днепра и Дона до устья Луары? Разве только потому, что их теперь нет уже более на Эльбе и что наша история так мало интересуется тем, что нам гораздо ближе, чем Меровинги и Капетинги? Незнание или непризнание чего-либо не может служить опровержением того, что добыто историею и наукою. А та и другая утверждают, что древнее жительство славян на крайнем западе, их сношения с окружающими народами, борьба за существование, отступление к востоку и удержание границ на западе среди множества переворотов суть неоспоримые факты, выдвинутые на свет рядом серьезных изысканий даровитых славистов. Всякий сам виноват в своем незнании!