Глава семейства с детьми, внучатами и т. д. жил своим родом, двором и всем управлял как старший. По смерти его либо мать была правительницею этого мирка, либо младшие члены делались, причем старший из них оставался на месте, а другие, кто имел потребность, высеялись на новые места. Подобное патриархальное семейное устройство продолжает жить и поныне в России, и было оно таково во времена Юлия Цезаря у племени лемовичей, где число членов в семьях доходило до 100 и более, а глава походил на отцов Ветхого Завета. Кровная месть в таких семьях считалась святым делом. В особо важных случаях собирались главы, выбирали судью-жупана, а в военное время — князя, бана, воеводу, господаря или, как то бывало впоследствии, краля. Такие предводители племен встречаются очень рано, в VI столетии, и, должно быть, были и ранее. Между славянами не существовало аристократии, дворянства, а были почетные семьи, отличавшиеся древностью рода, богатством, значением и положением. Только со времени знакомства с суэвами и вообще с порядками Запада начали появляться выделяющиеся роды и наследственные князья, столь необходимые при постоянных войнах со времен Карла Великого.
Верования славян, мало известные и исследованные, дошли до нас в отрывочных сказаниях католических хроникеров и рассказчиков. На Руси этот отдел также будто обойден по отсутствию источников, причем все внимание обращено на Перуна-громовержца[114], попавшего на страницы истории в эпоху знаменательного для России крещения вел. кн. Владимира, а за ним всей России в 988 г. Между тем верования славян, их мифология чрезвычайно интересны, объясняют характер, направление народа, его нрав, и носят на себе особый отпечаток самобытности, неизвестной ни Греции, ни Риму. Течение этой веры с далекого Востока, из Индии и Персии, отражается на каждом шагу, и это течение проложило себе глубокое ложе. Даже теперь, когда уже совершенно исчезли видимые следы древнего славянского язычества, когда христианство вполне победоносно водворилось в жизни славянина, отпечатлелось в его обычаях, в его упованиях и надеждах на будущее, все еще встречается в славянском миросозерцании что-то особенное, свое, глубоко лежащее в основании и свято хранимое в недрах бытия. Поэтому-то мы считаем чрезвычайно важным для характеристики славянства дать хотя сжатое понятие об этой старой вере, которую стойко защищали и хранили прибалтийские славяне до XIII столетия, до своего полного истоще́ния и пора́бощения. Исчезла их вера, исчезло и славянство! Германцы говорят об этой вере как о стародавней, освященной временем и не имеющей ничего общего с их религией. Они признавали мифологию славян — и вообще их представление о божестве за совершенно самобытные, не имевшие ничего общего ни с греческими мифологическими представлениями, ни с таковыми же соседей славян, саксов. Они с особенным вниманием останавливались на касте жрецов, этой грозной для них силе, которая, пользуясь своим духовным авторитетом, не раз двигала славянские полчища на защиту родины и веры. Эта сила жрецов не давала покою ни немцам, ни христианским проповедникам, которые достигали успехов в своей пропаганде не столько моральными средствами, сколько вспомоществуемые грубою силою, почему постоянно терпели поражение и десятки раз начинали свою работу вновь. Проходили иногда столетия по водворении христианства между славянами, и опять воскресало язычество, поддерживаемое этою кастою жрецов в недоступных христианской проповеди местах.
В содержании религиозных воззрений славянства резко обозначаются два элемента: древнейшие верования, вынесенные с Востока, существенною чертою которых является чистый натурализм, стремящийся постичь идею мира и связать ее с какою-нибудь стихийною силою или с каким-нибудь выдающимся явлением природы, — и антропоморфизм, усвоенный славянами впоследствии, когда они заселяли Европу, когда им пришлось вступить в общение с азами, скандинавами, германцами и греками: в этом веровании идея облекается в пластические образы человеческой природы. При этом замечается, что те славянские роды, которые обитали в старину в Испании, Франции, Англии[115], Италии, Австрии и на Балканском полуострове, а также в континентальной России, вдали от моря и в местностях, изолированных от иноплеменного влияния, каковы хорутане, чехи и словенцы, — все эти племена придерживались старой религии. Остальные же славяне, жившие у моря и по большим рекам и путям, вроде Лабы, Одры, Вислы, З. Двины, Днепра и по дороге из варягов в греки, изменяли постепенно старине: они приобретали в новых условиях жизни новые религиозные понятия и выражали их в образах, или заимствованных из чужих мифологий, или создававшихся под некоторым влиянием последних, хотя и применяли созданное к старинной, прародительской вере.