Длинный ряд поколений скопил здесь все эти сокровища, редкости, ценности, картины великих мастеров испанской, итальянской, фламандской, голландской и английской школы, ценность которых достигала нескольких миллионов, старинные бронзы, хрустали, фаянсы и фарфоры, ценные статуи и гобелены, ковры, меха, скульптуры и редкое оружие виднелись повсюду. Эта роскошь была серьезная, солидная, почтенная — та роскошь, которую мы можем встретить лишь в редких исторических замках и дворцах Франции, Англии и Испании, но о которой не имеют понятия наши современные крезы — выскочки, царьки финансового мира.
Вся эта роскошь, все эти богатства являлись плодами стараний и забот прежних поколений, теперешний же владелец асиенды не внес сюда ни единой крохи, не вбил, как говорится, в стену ни одного гвоздя; все скопленные им богатства имели только денежную ценность, но отнюдь не являлись произведениями искусства; бандиты не имеют времени быть меценатами — им нужна лишь нажива. Его богатства лежали, сваленные в кучу, в особо приготовленных и построенных для них складах и магазинах.
При входе в поднавес приезжих встретил высокий, худощавый человек.
— А, это вы, Наранха! — сказал один из четырех гостей. — Ну, что нового?
— Ничего, сеньор дон Бальдомеро! — ответил самбо. — Вас ожидают здесь с величайшим нетерпением.
— Я это знаю! — отвечал тот, которого назвали дон Бальдомеро. — Но я раньше не мог явиться, ведите же нас скорее к вашему господину!
Самбо почтительно поклонился и зашагал по ряду роскошно убранных комнат; наконец, откинув голубую бархатную портьеру, отворил дверь, затем откинул вторую тяжелую портьеру и, сторонясь к притолоке, доложил:
— Сеньор дон Бальдомеро де Карденас и трое других кабальеро!
Дон Бальдомеро был человек средних лет, с тонкими чертами и умным, проницательным взглядом насмешливых, живых глаз, скрывавшихся за очками в тонкой золотой оправе, роста высокого, не толст и не худ, с изящной и приветливой манерой и голосом, не только мягким, но, пожалуй, даже немного слащавым, которому он, однако, умел придать большую выразительность. На нем был костюм богатого ранчеро и много разного оружия.
Другие два его товарища, хотя носили то же платье, как и он, но во всей фигуре и выправке их проглядывало нечто военное; это были Корнелио Кебрантадор и дон Кристобаль Паломбо.
Четвертый из прибывших был маленького роста, толстенький человек с обезьяньей физиономией, красный, как пион, вечно сопящий, вечно движущийся и суетящийся, проворный и вертлявый, как мартышка, с хитрым лицом, громадными, грубыми руками и такими же ступнями, прикрепленными к изумительно тоненьким ножкам; звали его дон Бальтасар Турпид.
Комната, в которую ввел этих четырех лиц Наранха, представляла собой богатый рабочий кабинет, в котором на турецкой софе полулежали с тонкими маисовыми папиросками в зубах двое мужчин.
Один из них был сам хозяин дома, дон Мануэль де Линарес де Гуайтимотцин, а другой — молодой человек лет двадцати пяти, красивой наружности, принадлежащий к одной из богатейших фамилий провинции Чиуауа, — был старший или главный алькальд и начальник полиции города Урес, бывшего в то время столицей Соноры.
Этот молодой человек слыл за усердного поклонника доньи Санты и, как говорят, ухаживал за ней с разрешения и одобрения дона Мануэля, опекуна молодой девушки; кроме того, он был усердным и весьма полезным сообщником и союзников платеадос.
Когда им доложили о приезде дона Бальдомеро, оба мужчины встали со своих мест и сделали несколько шагов навстречу приезжему.
— Добро пожаловать, друг мой! — весело приветствовал его дон Мануэль. — И вы также, — сказал он, обращаясь к остальным. — А! Кого я вижу! — продолжал он. — Да это дон Бальтасар Турпид! Честное слово, не верю своим глазам, ведь это самый отъявленный домосед во всей республике, который только раз за всю свою жизнь съездил из Мехико до Пуэбло-де-Анхелос — и то чуть было не заболел от такого путешествия!
— Да, это я, дон Мануэль де Линарес, и на этот раз уверен, что умру.
— Caray! Я надеюсь, что нет, но что же могло вас заставить нарушить ваши привычки?
— Да то, сеньор mi amo, что дает ноги и старым, и молодым, то есть необходимость!
— Ну, обо всем этом после! — сказал дон Бальдомеро. — Теперь уж более двух часов ночи, а мы ведь с девяти утра не имели крохи во рту: я положительно умираю с голода.
— Неужели? Но скажите, почему вы приехали только сегодня и так поздно ночью, мы ведь ожидали вас еще вчера.
— Да мы так и рассчитывали, но нам по пути дали знать, что за нами следят, и нам пришлось сбить их со следа, что было нелегко, так как пришлось иметь дело с самым ловким бандитом всей саванны.
— Однако вам все-таки удалось провести его?
— Отлично! Благодаря находчивости дона Корнелио, мы теперь, кажется, надолго отделаемся от них.
— На это не рассчитывайте! — возразил дон Корнелио. — Я знаю этого Матадиеса, это настоящий демон хитрости и коварства, и мы так зло провели его сегодня, что он, наверное, захочет отомстить нам.
— Хм! Господь с ним, лишь бы подали ужин! — сказал дон Бальдомеро.
— Потерпите немного: уже готовят medianoche53.
В этот момент на пороге показался Наранха и произнес:
— Ужин подан.
— Ну, слава Богу! — воскликнул дон Бальдомеро. — Право же, этот Наранха очень смышленый парень; жаль только, что он так безобразен.
— Всего не возьмешь, что прикажете делать! — тем же тоном отозвался дон Корнелио.
Все рассмеялись и прошли в столовую, ярко освещенную и обставленную с чисто царской роскошью. На столе был подан сытный и вместе с тем изысканный ужин в несколько перемен.
Сначала все весьма усердно работали ножами и вилками — особенно дон Бальдомеро, не забывая в то же время осушать рюмки и стаканы. Когда все утолили голод и с видом несомненного довольства откинулись на спинки стульев, кто попивая маленькими глоточками вино, кто небрежно играя своим прибором или оглаживая салфетку, тогда внесли кофе и ликеры, а также сигары и папиросы, по знаку дона Мануэля все слуги тотчас же удалились. Остался один Наранха, но тот, в качестве не только доверенного лица, но и соучастника, был скорее другом, чем слугой, и на этом основании, конечно, имел право слышать и знать все.
— Ну, господа, разливайте ликеры, раскуривайте сигары и затем побеседуем: дон Бенито де Касональ и я сгораем от нетерпения услышать вести, которые вы нам привезли.
— Вестей немало, и к тому же они весьма важны! — сказал дон Бальдомеро. — Хотя я лично немного имею сказать. Дон Бальтасар Турпид писал мне о том, что в скором времени прибудет на вашу асиенду дель-Пало-Квемадо. Я поспешил и сам туда явиться, тем более, что для меня казалось ужасно необычайным то, что дон Бальтасар решился выехать из Мехико. Чтобы решиться на такое дальнее путешествие, дону Бальтасару необходимы были довольно веские причины, и это встревожило меня.
— Скажите, видели вы полковника? Ну, что он?
— Все так же тверд и прям, как дуб: не стареет ни на йоту, хотя участвовал во всех походах и сражениях войны за независимость.
— По-прежнему все продолжает играть и пить?
— Да, это, в известных случаях причиняет нам немало хлопот и возни.
— Он, очевидно, был неприятно поражен, увидев меня?
— Я это отлично понимаю: он почуял ловушку.
— Сразу, и потому-то мне ничего и не удалось сделать, и знайте, что нам никогда не удастся переманить его на нашу сторону.
— Это, признаюсь, меня очень огорчает.
— На асиенде я застал дона Бальтасара и перед отъездом своим оттуда приказал привести асиенду дель-Пало-Квемадо в готовность к обороне.
— Прекрасно, что же дальше?