Ей смертельно захотелось вернуться в барак, лечь и провалиться в беспамятство. Девушка не желала думать и даже знать о том, что здесь происходит. Теперь она была не в силах работать в огороде. Надо хотя бы спрятаться в доме от этой ужасающей картины. Ядовитый привкус желчи жег ей глотку. Съеденное яйцо оставило на языке мерзкий меловой привкус.
Остаток дня девушка провела за уборкой и приготовлением еды для коменданта. Рано или поздно ей придется выйти в огород, но только не сегодня. Она работала без роздыха, силясь ни о чем не думать. Но мозг безжалостно рисовал образы увиденного: как люди идут на смерть, как выносят нагие и безжизненные тела, бросают на повозку, будто скот после убоя, и они лежат в неестественных позах, как руки и ноги несчастных переплетаются и бессильно свисают. Осознание боли и страданий тысяч погибших здесь людей сковывало сердце тяжелой цепью.
Иногда, правда, тяжелая цепь ослабевала. Измученная горем, страхом и тоской по дому Кристина протягивала руку к голове, чтобы, как прежде, для успокоения пробежать пальцами по волосам, но волос не было. Несколько раз за день действительность напоминала о себе, и тогда девушка прерывала работу и садилась, опустив голову между ног, чтобы отогнать подступавшую дурноту, пока ей не удавалось взять себя в руки и вернуться к своей повинности.
Когда она вернулась в барак, уже спустилась ночь, и Кристина была благодарна темноте, скрывшей крематорий подобно савану, натянутому на разлагающееся тело. В бараке кто-то схватил ее за руку и потянул к проходу. Сопротивляясь, Кристина уперлась пятками в пол. Но неизвестная подошла ближе.
— Не бойся… Это я, — тихо проговорила Ханна. — Пойдем со мной.
Ханна увлекла ее на нижнюю полку, где Кристина легла на бок, прищуриваясь в темноте. Лицо Ханны было совсем рядом и во мраке казалось маской призрака.
— Надо пошептаться, — сказала она. — Помнишь ту женщину, что предупредила тебя насчет Selektion? Она Blockältester[82]. Получает двойную пайку за то, что доносит надзирательнице обо всем, что видит и слышит. Зеленый треугольник на ее робе означает, что она профессиональная преступница. Уголовники пойдут на что угодно, чтобы выжить, и эсэсовцы это знают. Будь с ней осторожна. Не настраивай ее против себя.
— Danke, — прошептала Кристина.
— Но это еще не все. Большинство остальных женщин тебе тоже не доверяют.
— Почему? — слишком громко спросила Кристина. — Я же не сделала ничего плохого.
— Ты не еврейка и работаешь у коменданта. Они боятся, что ты станешь доносить…
— Но я бы никогда…
— Послушай. Люди борются за жизнь, и этим все сказано. Ты не поверишь, на что способен человек, чтобы спасти свою шкуру.
— А ты доверяешь мне?
— Ja.
— Почему?
— Не знаю. Может быть, потому что ты новенькая и еще не совсем отчаялась, а может, потому что в первую очередь спросила о матери и сестре своего жениха.
— Ты говорила, что можешь узнать об их судьбе.
— Ja. Но новости плохие. Габриеллу отправили в газовую камеру вскоре после того, как привезли сюда.
Кристину словно кто-то ткнул кулаком в живот.
— Это точно?
— Точно. Я работаю в отделе учета. Печатаю и раскладываю по папкам сведения о заключенных.
Кристина перевернулась на спину и прижала ладони к наполнившимся слезами глазам. Габриелла была еще ребенком.
— А Нина? — надломленным голосом спросила она.
— Умерла от тифа три месяца назад.
— Господи!
Ханна поворочалась на полке.
Это Дахау.
Кристина почувствовала ее руку на своем плече.
— Послушай, — сказала Ханна. — Если будет возможность, я попытаюсь разузнать о твоем женихе, но не обещаю. Раньше я могла смотреть и записи о мужчинах-заключенных, но новый Blockschreiber[83] следит за папками, как ястреб, мимо него мышь не проскочит. До его появления я узнала, что мой брат-близнец жив и работает на военном заводе. Но это было больше года назад. И что с ним теперь, мне неизвестно… — она немного помолчала и продолжила: — А еще я узнала, что здесь находятся бывший канцлер Австрии[84]и бывший премьер-министр Франции[85]. Немцы ведут документацию педантично, дотошно заносят сведения обо всех узниках, включая и тех, кого убивают.
85
Поль Рейно содержался с Заксенхаузене, а затем в замке Итер в Австрии, административно относившемся к Дахау. Два других бывших премьер-министра Франции — Эдуар Даладье и Андре-Леон Блюм были заключенными Бухенвальда.