Кристина прижала руки ко рту, по всему телу прокатилась волна радости пополам со страхом, и девушка заплакала в голос. Рядом с ней появился голубоглазый солдат.
— Дом, — всхлипнула Кристина и побежала. Американец поспешил загородить ей дорогу.
— Nein, фройляйн, — он покачал головой.
Она остановилась, и солдат изобразил, как будто пишет на ладони.
— Имя и адрес, — объяснил он по-немецки.
Кристина не стала слушать и сделала попытку обойти военного, но тот мягко удержал ее за руку.
— Bitte, — он приложил ладонь к груди, покрутил перед собой воображаемый руль и указал на нее.
Кристина тяжело вздохнула, отступила назад и обхватила себя руками. Солдат подбежал к офицеру, козырнул и повел рукой в сторону Кристины. Офицер повернулся, внимательно смерил девушку взглядом и кивнул, выражая согласие. Голубоглазый схватил планшет и торопливо вернулся к ней.
Кристина записала то, что требовалось, солдат отдал бумагу командиру и подождал. Кристина смотрела на них, крепко обхватив себя за локти, словно опасалась развалиться на части. Солдат направился к ней, и девушка затаила дыхание.
— Kommen, — произнес он. — Home.
Они поспешили в другой конец станции, где американец легко подсадил ее на пассажирское сиденье зеленого военного грузовика, потом снял с плеча винтовку, забрался на место водителя и завел мотор. Из кармана он достал пачку сигарет, сунул одну в рот, прикурил и предложил пачку Кристине. Она помотала головой. Тогда он снова полез в карман и вынул желтую прямоугольную коробочку с тонкими пластинами, завернутыми в серебряную бумагу.
— Nein, — едва не крича, отказалась Кристина. — Home, — она села прямо и вытянула шею, чтобы смотреть на дорогу поверх высоченной приборной панели. В глазах ее плавали черные пятна.
Солдат вопросительно взглянул на девушку и повел головой: куда ехать? Она указала прямо, затем налево.
Грузовик отъехал от станции мимо длинных деревянных бараков, где раньше ночевали заключенные, работавшие на аэродроме. Первые женщины, сошедшие с поезда, топтались вокруг, прислонялись к постройкам или сидели на земле, уронив голову на руки.
Американец заметил, куда смотрит Кристина.
— Jews, — проговорил он. С его губ свешивалась сигарета. Он указал на бараки, потом сделал пальцами движения, напоминающие передвигающиеся ноги. — То Dachau[90].
Кристина издала стон и покачала головой. Впереди на улице стояла деревянная виселица, рваные куски веревок свисали с перекладины, на которой было написано «Feiglinge» — «Трусы». Солдат показал в ту сторону.
— Boys[91], — скорбно произнес он.
Кристина задохнулась и прикусила щеку — она вспомнила слова отца о том, что чердак может понадобиться, чтобы прятать мальчиков. Их могли повесить за уклонение от службы. Подавляя нарастающий ужас, она жестом показала американцу ехать через мост. На этом берегу высились лишь груды развалин. На противоположной стороне здания были разрушены наполовину и зияли пустотой, как гигантские черные кукольные домики с пустыми комнатами и голыми оконными проемами. На заваленных обломками улицах здесь и там у костров теснились группы женщин и детей.
— Меня зовут Джейк, — представился солдат по-немецки, произнося каждое слово громко и медленно, как глухой человек.
Кристина не ответила, лишь вонзила ногти в ладони — грузовик уже взбирался на крутой холм, утробный рев мотора отзывался на узких улицах. Когда въехали на мощенную булыжником площадь, она вздохнула с облегчением, и узел страха в ее груди стал ослабевать. Собор Святого Михаила остался нетронутым, его высокая башня и каменная лестница были испещрены сколами и выбоинами, но уцелели. Если собор устоял, возможно, и другие части города не подверглись разрушению.
Солдат то и дело переключал передачи, а когда машина свернула на дорогу около собора, дал полный газ. Кристина стиснула зубы и указала направо. Она чуть не задыхалась от жгучего комка в глотке, и чем дальше грузовик продвигался по улице, тем сильнее перехватывало у нее горло. Через несколько минут она увидела развалины мясной лавки герра Вайлера и полукаменного амбара в начале своей улицы — его крошащиеся стены были оклеены плакатами, написанными от руки красными чернилами и предупреждавшими, что попытки сдаться в плен караются повешением или расстрелом. Кристина почувствовала, что близка к обмороку.