Первая бомба пронзительно просвистела, как только они вбежали в убежище. Бесконечную минуту спустя ома и мутти наконец нырнули в дверной проем, подстегиваемые звуками взрывов. Герр Вайлер охранял вход, и все сидели застыв, понурив плечи в ожидании. Кристина закрыла глаза и стала про себя молиться: «Lieber Gott[69], bitte, bitte. Пусть ни одна бомба не тронет наш дом».
После нескольких взрывов они слышали гудение пролетавших мимо самолетов, но поблизости снаряды не падали. В течение следующих часов до них доносились единичные залпы зениток и гул низко летящих самолетов, однако приглушенные взрывы раздавались где-то в отдалении, словно с другого конца долины.
— Кажется, это далеко? — спросила Кристина Марию. — Вроде, они пролетели над нами.
— Ja, — ответила Мария. — И аэродром тоже бомбить не стали.
Еще через час прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги, и жители стали выходить из укрытия. В воздухе висел легкий запах серы. За границами города, в той стороне, где находился аэродром, бушевал пожар, но улицы были чисты. Поднимаясь с родными по холму к дому, Кристина размышляла: если Бог может исполнить только определенное количество просьб от каждого человека, то, похоже, ее мера почти исчерпана.
Глава двадцатая
На следующее утро Кристина нехотя встала с постели и выглянула в окно. Затянутое облаками небо и ливень как нельзя лучше отражали ее отчаяние. Похоже было, что, дождь зарядил на весь день. Подумав, не забраться ли назад под одеяло, Кристина поняла, что тревога не позволит ей снова заснуть.
Даже предстоящая встреча с Исааком не подняла ей настроение. Накануне побег с ним казался правильным решением. Такое романтическое приключение путешествовать тайком вдвоем, спать в лесу и на сеновалах, пока они не доберутся до другой страны и не обретут свободу. Но сегодня эта затея выглядела совершенно ужасающе и, что еще хуже, представлялась откровенной глупостью. Эсэсовцы не нашли Исаака на чердаке; возможно, ему стоит там и оставаться. Кто знает, что случится, если они уйдут? Что они станут есть? А если их поймают? Убьют на месте или отправят в лагерь вроде того, о котором рассказывал Исаак.
Одевшись, Кристина почувствовала себя так, словно долгое время мчалась на предельной скорости: измочаленные нервы высохли и загрубели, как край ногтя, ободранного о классную доску. Паника так стянула узел страха и боли, угнездившийся под ложечкой, что, казалось, коснись — и его содержимое извергнется наружу.
Все остальные еще спали, и в доме стояла тишина. Кристина намеревалась посмотреть карты в учебниках братьев, но решила, что ей не повредит свежий воздух. Возможно, ей удастся понять, насколько разумно сейчас убегать с Исааком. Предпринимать любые смелые шаги нужно с ясной головой.
Девушка взяла на кухне корзинку и направилась в курятник. Когда она открывала запор сарая, ливень уже прекратился, лишь иногда на металлическую крышу с деревьев звонко падали капли. Рассвело, но даже куры не желали покидать сухие насесты. Кристина потянулась за яйцами, и птицы закудахтали и встали, готовые защищать свое потомство от посягательств. Старая тощая курица клюнула девушку в руку и ущипнула. Этой легкой обиды оказалось достаточно, чтобы Кристина заплакала — не потому, что было так уж больно, но через эту крошечную трещину в хрупкой скорлупе ее самообладания вся душевная боль стала просачиваться на поверхность и переливаться через край.
Кристина села на заднем крыльце, поставила корзину с яйцами у ног и дала волю долго сдерживаемым эмоциям. Из глаз ее текли реки слез, и она рыдала в голос, вспоминая отца и деда. Она оплакивала горькую участь Исаака и его потерянной семьи и всех людей, чьи жизни унесла война. Она устала от чувства беспомощности и ужаса, от воздушных тревог и затемнения на окнах, от замешательства и страха в глазах братьев, устала видеть, как надрывается мать, стараясь уберечь семью от беды. Но больше всего она устала думать о том, удастся ли кому-нибудь из них выжить.
Выплакавшись, Кристина вытерла глаза и глубоко вздохнула. Грызущая сердце тоска притупилась. По крайней мере теперь ее не мучило ощущение, будто она вот-вот упадет в бездонную пропасть и исчезнет, как камешек, брошенный в колодец в безлунную ночь.
«Мне надо заботиться о своей семье и об Исааке, — твердила она себе. — Здесь он хотя бы в безопасности. Бабушка, Mutti, Мария, Карл и Генрих живы. Многие люди страдают гораздо больше моего. Все, что я могу сделать, — продолжать жить. Если мы с Исааком решим, что сумеем сбежать, не подвергаясь опасности, значит, так тому и быть. Если же нет, будем ждать перемен. Рано или поздно все должно измениться. К худу ли или к добру, но всегда все меняется».