Время приближалось к полуночи, когда оба флорентийца вернулись к себе после ужина у монсеньора епископа. Дом богатого суконщика, давно связанного с Донати деловыми отношениями и предложившего ему свое гостеприимство на время пребывания в Лаоне, расположен был не так далеко от дворца — рядом с капеллой тамплиеров, но епископская стража с факелами проводила их до самых дверей, хотя Донати и сказал, что привык обходиться своими слугами.
— Тебя, друг Франческо, встречают и провожают как принца, — заметил Гвиничелли, когда они остались одни в отведенном им покое.
— Не меня, Джулио, а мои деньги. Ну, какое впечатление оставил у тебя этот ужин?
— Все подтверждается! Помнишь, что я тебе говорил в Париже, после беседы с Марселем? Партия Наварры некредитоспособна, и они будут просить взаймы.
— Разговора об этом пока не было…
— Он будет в Моранвиле. Ты, кстати, думаешь принять приглашение этого лицедея Пикиньи?
— Подумаем, Джулио, подумаем, — рассеянно отозвался Донати.
Подойдя к столу, где заботливая хозяйка дома оставила им легкую закуску на сон грядущий — фрукты и кувшин белого вина, — он взял с блюда гроздь винограда и стал неспешно ее общипывать.
Джулио тоже задумался, присев на подлокотник тяжелого резного кресла. Внешне схожие между собой как братья, худощавые, смуглые, черноглазые, оба друга были людьми очень разными. Это проявлялось не только в поведении и манерах — сдержанных и куртуазно-вкрадчивых у Франческо и по-южному живых у его друга, — но даже и в одежде. Сегодня, наряжаясь к ужину у прелата, Донати надел свободный, почти до коленей камзол тонкого светло-серого бархата, с короткими рукавами, из-под которых выходили другие, василькового шелка, узкие и длинные, застегнутые у запястий мелкими серебряными пуговицами. Широкий пояс чеканного серебра охватывал низко по бедрам это одеяние, несколько напоминающее древнегреческую тунику.
Костюм же Гвиничелли состоял из малиновой, с буфами на плечах, богато расшитой куртки, столь узкой и короткой, что она едва прикрывала части тела, для выставления напоказ отнюдь не предназначенные. Наряд дополняли модные «разделенные» штаны, которые лишь в этом году стали носить щеголи при дворах некоторых алеманских[17] княжеств: одна нога была ярко-оранжевой, другая фиолетовой. Острые носки «польских» башмаков были у Джулио куда длиннее, чем у Франческо, и торчали вперед на добрых пятнадцать дюймов.
Донати часто подсмеивался над пристрастием своего друга к новшествам иноземной моды. «Что делать, дорогой, — не обижаясь, говорил Гвиничелли, — будь у меня твое богатство, я тоже мог бы позволить себе роскошь одеваться скромно. За тебя говорит твое имя, а мне приходится привлекать внимание другим способом…»
Отец Джулио, неудачливый и полуразорившийся компаньон старого Донати, умер вскоре после своей жены, около двадцати лет назад. Джулио вырос вместе с Франческо (они были почти ровесники) и, со временем проявив, не в пример отцу, большие деловые способности, стал не только другом, но и ближайшим сотрудником молодого банкира. Некоторые операции он проводил за свой счет, и настолько удачно, что его скромная доля в капитале компании постепенно росла.
— «Подумаем», говоришь? — сказал он, посмеиваясь. — Пожалуй, тебе уже и думать нечего: услышав про эту, как ее… мону Аэлис, ты сразу стал похож на гончую, которая взяла след.
— А, брось ты. — Франческо зевнул и, бросив полуобщипанную гроздь обратно на блюдо, вытер пальцы о край скатерти. — Хватит с меня варварских женщин.
— Помилуй, ты не пренебрегал даже англичанками, а уж страшнее ничего не придумать.
— От скуки, Джулио, только от скуки. В такой вонючей дыре, как их Лондиниум…
— Вот и в Моранвиле будет то же самое. Думаю, это не самое веселое место.
— Да уж, воображаю. — Донати сделал гримасу. — Какая-нибудь замшелая каменная трущоба. А «прелестная дамуазель», скорее всего, окажется лупоглазой деревенской простушкой… в модном платье, которое ее прадедушка привез прабабушке из Второго крестового похода. И пахнуть от нее будет коровником и прочими буколическими прелестями.
— С другой стороны, и среди поселянок попадаются прехорошенькие. А отец, судя по всему, вряд ли станет проявлять чрезмерную строгость! — Джулио подмигнул и засмеялся.