Позже я узнала, что он уволился через несколько недель после собеседования со мной. Возможно, мои вопросы прояснили неправильное использование времени жизни. Когда приходит осознание того, что мы тратим время, убивая его, решение становится гораздо более очевидным: изменение должно произойти прямо сейчас.
Опыт времени может остаться незамеченным, а может подарить момент длительностью всего пять минут, который окажется настолько невероятным, настолько особенным, что навсегда останется в памяти. Важность момента не зависит от продолжительности. Опыт смерти обладает огромным потенциалом трансформации за очень короткий промежуток времени. Первая психолог, с которой я работала в хосписе, воспринимала психотерапевтический сеанс с пациентом как нечто личное, переживаемое в особом терапевтическом пространстве, совершенно отличное от больничной среды.
Мир паллиативной помощи может быть далек от этого идеала. Опыт проведения сеанса психологии в присутствии еще одного пациента, члена семьи отличается. Его постоянно прерывает медперсонал, уборщица, работник прачечной. Беседа приостанавливается, потому что пациент испытывает боль или ему нужно сменить подгузник. Разговаривать среди запахов и страхов неудобно любому, даже профессионалу. Психолог опасалась, что это может помешать процессу понимания пациентом терапии, проработке проблем и тому, как этот человек справится со смертью.
Я сказала ей: «Успокойся, смерть – это невероятная лаборатория, в которой работает ядерный ускоритель преодоления трудностей». Вы разговариваете с пациентом утром, а к обеду он уже сделал все необходимое, чтобы понять все. Уже попросил прощения, простил, уладил пару дел, и теперь у него все в порядке. Через некоторое время может попытаться решить остальные проблемы.
Нередко человеку требуется 10 лет терапии, чтобы понять простые вещи о себе. Но в момент смерти, кажется, время, нужное человеку на понимание и принятие мер, сокращается. Кем себя считал этот человек или даже кем его считала семья: в конце все может в корне перемениться. Последнее впечатление – это то, что остается. И его определяет то, как человек себя ведет в потере. Если вы недовольны своей работой и начинаете вести себя так, чтобы вас уволили, у окружающих останется впечатление, что профессионал ведет себя неподобающе.
Заканчивая отношения и начиная изменять и писать с нуля список обид для оправдания прекращения романа, вы оставляете себе лишь неприятное впечатление.
Во время болезни восприятие времени сильно отличается от восприятия, когда мы здоровы. Ожидание дается очень сложно: это противоположность деятельности. И время его, кажется, длится вечно. Поскольку человек не может что-либо делать, он словно бы чувствует себя неживым. «Так что, теперь я не могу ничего делать? Нет ничего, что я мог бы делать?» Медицина ничего не может сделать. Значит, ожидай смерти.
Самая сложная проблема не смерть, а ее ожидание.
Французский психиатр Эжен (Евгений) Минковский (1885–1972), изучавший это «прожитое время», очень хорошо объясняет три двойственных взгляда на него[9].
Первый включает ожидание и деятельность. Ожидать чего-то – значит этого не делать, потому что результат не зависит от нас. Ожидание проходит через болезненное восприятие времени.
Второй взгляд касается отношений между желанием и надеждой. Желание предполагает поиск того, чего у нас нет. Надежда – это уже ожидание, измененное оптимизмом. Ожидание всегда связано с чем-то, что произойдет в будущем, но надежда может существовать в любой момент. Можно надеяться на положительный результат того, что уже произошло. Практический пример: с нетерпением жду результата биопсии, уже проведенной процедуры, и надеюсь, что у меня не рак. Надежда облегчает боль в этот момент.
Третий двойственный момент времени, который мне нравится больше всех, – это молитва и моральный поступок.
Молитва описывается как отношения с чем-то, что мы находим внутри себя, как пространство общения с чем-то бóльшим, чем мы сами: чем-то или кем-то священным, божеством, богом. Это внутреннее пространство общения с чем-то бóльшим делает нас сильнее. Мы так много сделали – все, что было в наших силах. И теперь решили соединиться с чем-то более сильным внутри себя и «поднимаемся над собой»: тогда происходит молитва, которая всегда направлена на лучшее будущее.
Для Минковского молитва отличается от медитации, которая фиксирует нас в настоящем, а также от мольбы о прощении или иных таинств, таких как отпевание, связанных с прошлым. Таким образом, он связывает молитву с моральным поступком. В ней мы надеемся на спасение или решение проблемы с помощью чего-то большего. В моральном поступке мы соединяемся с этой силой, властью, которая существует внутри нас и заставляет нас делать для другого что-то, что выходит за рамки собственной воли. Именно в этот момент человека «освещает божья искра».
9
Минковский Э. Проживаемое время. Феноменологические и психопатологические исследования. 2018.