— Что видишь?
— Вижу, что на тебе слава готов не закончится, — ответила гадалка.
— Ложь!
— Правда. На Одине-Одноглазом слава готов не закончилась и на Германарихе не закончится. Фридигерн выбрал правильный путь — на запад. Восточные готы, что примкнули к гуннам, растворятся среди этого племени и вместе с ним со временем и сгинут.
— Это я нашел Азгард. Наша одаль[89] здесь.
— Свитьод[90] тоже когда-то была нашей Родиной. Земля не так важна, как народ, заселивший её. — Вельва собрала косточки.
— Ты спрашивал меня, почему я осталась? Чтобы воздать тебе царские почести, после кончины.
Германарих рассмеялся, смех превратился в кашель.
— Я бессмертен, — прохрипел старик. — Меня пытались убить, но я выжил. Я не помню, сколько мне лет. Ни один смертный не прожил и не прошел столько дорог, сколько я. Знаешь, как росы прозвали меня? Кощеем Бессмертным.
— И бессмертные умирают, — пробормотала вещунья, протягивая к огню руки, больше не обращая внимание на невнятное бормотание старика.
— Кощей, — Германарих долго кашлял. Золотой обруч сорвался с головы, звякнул на каменных плитах, зазвенел кружась и покатился золотым кольцом к стене, в которой зияла пустая ниша.
Царь готов проводил его пустым взглядом. Откинул от глаз спутанную седую прядь. Взялся за рукоять меча и тяжело поднялся.
— Мой меч, самый преданный товарищ, — прохрипел Германарих. — Как я люблю оружие, если умеешь им пользоваться, оно никогда не подведет. — Старик улыбнулся, погладил рукоять.
— Кажется, когда-то ты принадлежал одному росскому азу Боосу, или Бусу, не важно. Он был одним из первых, кто не побоялся и осмелился выступить против готов с оружием в руках. — Германарих покачал головой. — С этими росами никогда не было покоя. В последнее время анты, глядя на соседей, стали неохотно выплачивать дань. Некоторые кланы отказываются, покидают насиженные места и уходят в глухомань пущи. — Германарих тяжело вытащил меч из ножен, занес над головой, грозя синему безоблачному небу.
— Жаль, не успел выйти против вас в поход и вывести под корень. Я никогда не знал жалости и не ведал пощады. Только так можно вселить во врагов страх и покорность. — Старик заковылял к золотому обручу. Замер, перед висящим на стене полированным щитом. Всмотрелся в незнакомого, изможденного старца, похожего на базарного бродягу-попрошайку.
Сильный порыв ветра влетел в зал, принес горький полынный запах вместе с дымом пожарищ. Осень выдалась сухой и знойной.
— А может, это идут гунны? Тысячная конница степняков подняла над собой серое облако пыли и ветер гонит его сюда? Впереди на белой кобылице царь Баламбер, правнук царевича Модэ.
Германарих хищно раздул ноздри, открыл рот и посмотрел на отражение в щите. Там был совсем другой, старый человек, незнакомец — лицо изрыто морщинами и шрамами, метками боевых годов. Серые волосы всклокочены, сальные пряди торчат по сторонам, давно забыли о гребне. Глаза выцвели, серый цвет растворился в бесцветии. Во взгляде не осталось былой твердости и сосредоточенности — блуждающий, неуверенный, в нем застыл страх.
— Нет, это не я. — Отражение покачало головой. Германарих хрипло рассмеялся, отворачиваясь.
— Гунны! — прохрипел старик. Один, ты оставил меня и в сердце поселил страх перед проклятыми степняками. Страх перед продолжением жизни… — Он вновь обернулся к щиту. На него смотрело бледное лицо, с трясущимися губами, затравленным взором. Германарих понял, что ни за что на свете, с таким двойником, не захочет встречаться с гуннами, видеть их ненавистные лица.
— Новые повелители вселенной, — прошептал старик. — Победители готов.
Он опустил глаза, увидел корону и склонился, чтобы поднять. Кряхтя, долго ловил обруч, наконец тяжело поднялся. Возложил венец на голову и посмотрел в щит, надеясь увидеть другого человека. Бледные губы ухмыльнулись, бесцветные глаза застыли, смотрели твердо: отражение — царь.
— Пусть меня запомнят таким — могучим и бессмертным повелителем бесстрашного народа готов. Непобедимым, великим царем, победителем эстов, герулов, антов, венетов, росов. Смерть меня не нашла, хоть искала упорно. Теперь я сам к ней иду! — Германарих в страшном порыве вскинул меч и с рычанием вонзил в грудь.
Вельву из оцепенения вырвал звон металла. Она отвела взгляд от камина. На полу лежал окровавленный меч росского архонта Боса. По стене, раскинув руки и раскрыв рот, беззвучно сползал Германарих. Плащ распахнулся, обнажив грудь. Голубой шелк пестрел в винных багряных разводах, среди которых начал распускаться алый цветок. Глаза остекленев, грозно хмурили брови, смотрели в проход с видом на степь. Линия горизонта подернулась колышущейся, серой тучей, которая медленно приближалась к покинутому городу.