По словам императора, эти заведения превратились в прибежище воров, беглых рабов и всякого рода преступников.
Большинство жителей покупало в этих притонах горячую пишу, колбасу и наскоро приготовленную пшеничную похлёбку, стоившие там очень дёшево. Как следствие, в десятки раз увеличилось число самодельных печей и жаровен, и в результате невероятно возросла опасность возгораний.
Специальные отряды пожарных днём и ночью тушили неожиданные всплески огня, а в этих кварталах они могли приобрести катастрофические масштабы, если учесть их перенаселённость и жуткое качество материалов, из которых строились многоэтажные дома.
Император с сожалением обратил внимание на то, что два века строительных спекуляций превратили Субуру и Велабро в самые настоящие осиные гнёзда, нагромождённые друг на друга, и если бы не защитные меры, то рано или поздно чудовищный пожар уничтожил бы весь город. Поэтому он потребовал, чтобы законодатели приняли эти первые и пока ещё недостаточные меры безопасности, которые, на его взгляд, теперь крайне необходимы.
— Вспомните, сенаторы, — сказал он, — несчастье, которое случилось во времена моего дяди Тиберия? От цирка огонь добрался до Авентинского холма, и даже дома, расположенные там, которые, казалось, были вне всякой опасности, вспыхнули в один миг, словно факелы. Нанесённый ущерб оказался неслыханным, не говоря уже о человеческих жизнях. Было уничтожено много богатых домов и ещё больше народных кварталов. Мой дядя выделил из своих личных сбережений в помощь бездомным сто миллионов сестерциев. На общественные средства он восстановил храм Августа и сцену театра Помпея. Представьте, каких огромных размеров может достигнуть подобная беда, например, в Субуре, и позаботьтесь о сегодняшнем Риме.
Все сенаторы, конечно, понимали, что император прав, но страх перед плебсом, лишённым еды, тепла и места, где проходит общественная жизнь, был настолько велик, что большинство из них воспротивилось предложению.
Вдобавок многие из почтенных обладателей тог, принимавших участие в обсуждении, владели лично или через доверенных лиц множеством заведений, которые Клавдий собирался закрыть.
С другой стороны, случись большой пожар, почти никто из этих знатных господ не рисковал, потому что их дома находились на холмах, вдали от провонявшей Субуры и других народных кварталов. Пламя с трудом могло добраться до отрогов Палатинского, Виминальского и южных холмов, где располагались резиденции разбогатевших горожан. Вот почему предложение императора вызвало такую бурную дискуссию.
Неожиданно шум стих — сенаторы с испугом посмотрели на коллегу, который властным жестом попросил слова.
— Тише, это Руфо!
— Слово благородному Руфо!
При имени знаменитого сенатора собрание внезапно смолкло и вновь обрело достойный и уважаемый вид.
Фурий Руфо поднялся со своего места и вышел в центр полукруга, остановившись возле кресла императора, который с любопытством посмотрел на него. На кого обрушит свой гнев суровый патриций? Сенаторы замерли. Уже не раз несгибаемый старик публично требовал наведения порядка, называя конкретные имена тех, кто должен был ответить за мелкое мошенничество или тайные растраты.
— Отцы-основатели! Не подводит ли меня мой слух? Я с трудом верю своим ушам! Выходит, властители мира не смеют закрыть двери злачных заведений из страха перед протестом шайки продажных типов, рабов и сутенёров! Сенаторы Рима боятся, что скажут воры и проститутки? Что стало бы с нашими легионами, если бы консулы не решались дать сигнал к наступлению, опасаясь ответного удара германского полчища? С каких это пор квириты боятся продажных левантийцев, рабов-оборванцев и грязных шлюх? — Сенаторы молчали, не смея перечить гневной речи Руфо. — В каждом уголке Рима, там, где наши благочестивые прадеды приносили дары благожелательным богам, теперь возникают очаги позорных пороков и мятежа. Все отбросы Рима собираются там… За два асса городская шваль набивает себе брюхо бобовой похлёбкой с мясом убитых на арене животных и напивается вином. В едком, вонючем дыму недостойные потомки Муция Сцеволы[37] и Горация Коклеса[38] пожирают забродившую полбу, а развратные танцы какой-нибудь бесстыжей служанки разжигают их похоть. За пару ассов уступчивая хозяйка трактира готова отдаться в кладовке, а захочет получить ещё одну монету, так продаст и свою маленькую дочь. Но и это ещё не всё!
37
Сцевола, Гай Муций — легендарный герой, пытавшийся убить этрусского царя Ларса Порсену, который осадил Рим в 509 году до н. э. Был схвачен, и когда ему стали угрожать пыткой и смертью, Муций протянул правую руку в разведённый на алтаре огонь и держал её там, пока она не обуглилась. Отвага юноши так поразила Порсену, что он заключил с Римом мир и отпустил пленника.
38
Коклес, Публий Гораций — полулегендарный древнеримский герой, защитивший римский Свайный мост во время войны с царём этрусков Порсеной.