— Мы рады, что ты пожелал разделить с нами наш скромный ужин, — сказал старый сенатор, располагаясь на триклинии, а вслед за ним это сразу же сделали его сын и зять. Дочь, однако, согласно старинному обычаю, опустилась в широкое кресло.
В атмосфере явно витала какая-то напряжённость, и беседа не клеилась. Появились рабы с корзиной отличных олив и пшеничного хлеба, а также с разными сортами сыров местного производства.
Вслед за ними вошла служанка средних лет в тёмной тунике и большом переднике. Она внесла тяжёлую кастрюлю и большим половником принялась выкладывать на огромную разделочную доску в центре стола густую кашу.
— Полба[48]! — воскликнул Аврелий. — Сколько лет уже я не ел её!
— Как видишь, мы не любим экзотическую еду и блюда, в которых больше ценится внешний вид, чем качество. Эта простая каша из полбы веками оставалась пищей настоящих римлян — древних правителей, консулов, жрецов, простых крестьян и солдат. Насмешливые греки называли нас за это полбофагами — пожирателями полбы, — издевались над нами и нашими аскетичными привычками. Однако с этой полбой в желудке мы завоевали Элладу, Карфаген и весь мир. А для заправки салата используем лучшее масло из наших давилен. Попробуй вот это масло из моей давильни в Этрурии, — предложил Руфо, протягивая Аврелию кувшин, из которого полилось чудесное зеленоватое масло, густое и вкусное.
Аврелий обмакнул в него хлеб, попробовал сыры и оливки и не мог удержаться, чтобы не похвалить их свежесть и вкус.
— Народ есть то, что он ест, — заключил старик. — Не жду ничего хорошего от поколения «новой кулинарии». Какими вырастут молодые люди, которых кормят язычками фламинго, вульвой свиней и мозгами страусов? Кто сказал, что пища вкуснее только потому, что труднее достаётся? Добродетелью наших предков и были вот эти блюда: простые и настоящие. Уходя от этих ценностей, мы теряем свою общность и свою силу.
Аврелий всё больше недоумевал. Он ожидал встретить здесь скудость и скупость, но увидел достаток и простоту. Настоящая ли это простота, задумался он, или только спектакль с целью сбить его с толку?
Квинтилий неожиданно вступил в беседу:
— Несомненная польза этой еды не исключает, что другие продукты также хороши, Руфо. Иногда людям хочется каких-то перемен, какого-то отступления от правил. Я верно говорю, Аврелий?
Молодой сенатор взглянул на мужчину, задавшего вопрос. Ему не понравились его резкие черты, орлиный нос, маленькие, злые глаза.
Зять Руфо явно искал союзника, который поддержал бы его точку зрения. Но зря старался: у Аврелия не было ни малейшего желания вставать на сторону этого неприятного человека.
Он легко перевёл разговор, ответив Квинтилию вполне искренне, но стараясь не обидеть его.
— У меня отличный повар, и я каждый день пробую разные его «изобретения», иногда очень даже необычные, но должен признать, что давно не отведывал вот такого, традиционного, блюда, и вновь вкусить полбу доставило мне огромное удовольствие. После множества всяких гастрономических — изысков эта простая еда восхищает меня. И я похож сейчас на человека, который пробует экзотические блюда только по большим праздникам и потому получает от них больше удовольствия, чем тот, кто привык есть их ежедневно. Так что Руфо прав: хорошие старинные вещи не следует отвергать огульно.
— Если это справедливо в отношении еды, то разве не ещё более справедливо в отношении образа жизни? — подхватил разговор Руфо, не упуская случая утвердить свои идеи. — Что сказать, например, об обычае пренебрегать женой ради какой-нибудь заразной проститутки? Разве наши женщины не красивы? Или жена, чтобы муж чаще наведывался к ней, должна краситься, словно какая-нибудь ассирийская куртизанка? — спросил он, хитро глядя на зятя.
— Картине всегда нужна хорошая рама! — возразил Квинтилий. — Нельзя же требовать, чтобы молодой и здоровый мужчина отказывал себе в некоторых развлечениях!
Краем глаза Аврелий приметил, что Марция вздрогнула, при этом руки её слегка задрожали, а щёки вспыхнули: она явно силилась подавить вспышку гнева. Намёк на супружеские неприятности унижал её, как и грубое отцовское вмешательство в её личную жизнь.
Выйдя замуж по старинному обычаю, она пожизненно оставалась несовершеннолетней и не имела права самостоятельно распоряжаться ни своей судьбой, ни своими деньгами, в то время как её сверстницы давно уже пользовались гораздо большей свободой.
— Спросим, что думает об этом Публий Аврелий, — предложил Квинтилий. — Мне не ведомы его кулинарные предпочтения, но хорошо известны те, что касаются женщин.