Молодой патриций в изумлении вскинул брови. Он не собирался объяснять своё поведение Руфо, но и находил глупым обсуждать личные дела с коварным Квинтилием.
— Не думаю, что уважающий себя человек станет рассказывать всему свету о своих любовных удачах, — холодно возразил он, забывая о тех многочисленных случаях, когда радовал пышнотелую Помпонию историями о собственных любовных приключениях.
— Об удачах? — рассердился Руфо. — И вы называете это удачей, когда пользуетесь благосклонностью женщины, которая отдаётся за деньги?
Потом, немного поостыв, он хлопнул в ладоши, вызывая слугу.
Разговор не клеился. Аврелию не хотелось быть свидетелем явно не первой ссоры зятя и свёкра. Или, может быть, его присутствие лишь ускорило её?
Так или иначе, тема весьма подходила для того, чтобы завести разговор, который его интересовал, поэтому он продолжал:
— Опять не могу не согласиться с тобой, Руфо. Позавчера, например, я направился на Авентинский холм, намереваясь навестить одного друга, как вдруг ко мне обратились с просьбой, чтобы я, как магистрат, помог расследовать убийство одной вольноотпущенницы, которую только что убили ударом ножа.
В столовой повисла тишина. Сотрапезники затаили дыхание.
— Это определённо была содержанка. Дом, где она жила, украшала изысканная мебель, а её одеждам позавидовали бы многие матроны… И знаешь, когда я стал вникать в это дело, то узнал, что она оказалась вольноотпущенницей из семьи Руфо. Её звали Коринна, но гречанкой она была не больше, чем мы с вами. Её настоящее имя Цецилия, и родом она из Субуры, где её отец держал прачечную.
Аврелий помедлил на последних словах, желая рассмотреть лица своих слушателей.
Квинтилий сидел недвижно, словно статуя. Неловкую тишину вдруг прервал неожиданный грохот — это Марция уронила тарелку. Молодой сенатор поспешил поднять её и, передавая молодой женщине, как бы случайно коснулся её руки — она была ледяная.
Руфо смотрел на него, явно давая понять, что угадал причину его визита, и Аврелию не оставалось ничего другого, как с холодным равнодушием выдержать его пристальный взгляд.
Старик мрачно посмотрел на зятя и сообщил гостю:
— К сожалению, Аврелий, большая часть роскошной обстановки, какой ты смог полюбоваться там, оплачена приданым моей дочери.
Квинтилий пришёл в ярость и уже готов был высказать свёкру возражения, как вдруг впервые за всё это время подал голос Гай:
— Квинтилий, возможно, совершил какие-то ошибки, но сейчас он живёт с нами под одной крышей и управляет нашими имениями. Давайте жить мирно и спокойно, не упрекая друг друга в былых прегрешениях.
— И в нынешних, — уточнил Руфо вполголоса, но все же достаточно громко, чтобы услышали все. — Принимаю твоё предложение, сын. Продолжим наш прекрасный разговор. Ты ещё не высказал своего суждения. Что же ты думаешь о куртизанках?
Гай смутился:
— У меня нет никакого мнения на этот счёт.
— Да ладно, Гай, не робей!
Квинтилий заговорил с юношей вкрадчиво и хитро, не теряя из виду свёкра, который смотрел на него с откровенным вызовом.
— А разве неправда, что ты тоже навещал прекрасную Коринну?
Гай, разволновавшись, пробурчал:
— Всего пару раз…
Отец одобрительно посмотрел на него.
— Для молодого неженатого человека это нормально. Лишь бы не оставил там состояния.
Напряжение несколько спало с появлением слуги, который принёс и поставил на стол кастрюлю с голубями и гарниром из овощей.
— Выходит, эта женщина вовсе не гречанка, — продолжал старик, — а вольноотпущенница из нашей семьи. Наверное, кто-то из бывших рабынь Музония. Дело, однако, удивляет меня. Обычно когда приходит беда, достаточно покопаться немного, и непременно появится какой-нибудь грек!
— «Graecia capta ferum victorem cepit!»[49] — процитировал Аврелий Горация, намекая на то, что прошло уже несколько веков с тех пор, как Рим впитал цивилизацию Эллады.
— Римом уже давно правят греки! — с презрением бросил Руфо. — Сегодня сенат только и делает, что утверждает решения Полибия, Нарцисса и Палланте[50].
Аврелий согласно кивнул. Он знал могущество вольноотпущенников Клавдия, которые сосредоточили в своих руках больше власти, чем консулы и сенаторы.
— Империя могла бы управляться хуже, — примирительно сказал он.
— Конечно! Что может быть хуже, чем сейчас, когда внуки Ромула униженно ползают у ног целой своры восточных слуг, желая добиться их милости! — Руфо опять вышел из себя. — И ты в их числе! — с презрением заключил он.
49
«Graecia capta ferum victorem cepit!» (
50
При Клавдии вольноотпущенники фактически управляли государством через систему дворцовых канцелярий. Полибий руководил архивом и составлял научную документацию, Нарцисс ведал делопроизводством, а Палладий был финансовым секретарём.