— Ну конечно, Руфо, мне нетрудно представить тебя в роли сурового Брута[66], который казнит своих детей, виновных в том, что те не исполнили солдатский долг, или в роли отца целомудренной Вирджинии, вонзающего кинжал в грудь дочери, лишь бы избавить её от позорного рабства. Да, ты увлечён великими примерами древности, и я остерегусь обвинять тебя в низких чувствах. Но даже ты не всегда был лишён плотских желаний, — продолжал Аврелий.
— А ты хотел бы, Аврелий, чтобы римский сенатор вёл себя как весталка или отказался бы от своего мужского достоинства, кастрируя себя, подобно жрецам Кибелы[67]? — возразил строгий патриций.
— Вот именно, благородный Руфо, вот именно! В этом, конечно же, никто не может обвинить тебя, — согласился Аврелий, бросив взгляд на прекрасную Лоллию. — Поскольку моя речь не ущемляет твою честь, прошу тебя набраться терпения и выслушать её. Я буду осуждён, и если уж не могу доказать свою невиновность, то позволь мне хотя бы открыть до конца печальную историю, в которую ты тоже волей-неволей вовлечён, и поставить точку в этой, как ты считаешь, комедии.
Кивнув в знак согласия, Руфо предложил ему продолжать.
— У меня есть ещё одна история, которую я хочу рассказать вам. История несчастливой и безответной любви.
— Я люблю только Иисуса Христа! — вскричала Клелия, хотя никто ни о чём её не спрашивал.
— Зато твой драгоценный Энний, к сожалению, всегда предпочитал твоему чистому, целомудренному обожанию вызывающую красоту твоей сестры!
— Ты, негодяй! Бог накажет тебя за твои богохульные слова!
— Я не страшусь бессмертных богов, которые и так уже наказали меня, позволив обвинить меня в том, в чём я не виноват. Значит, я могу продолжать, не опасаясь, что меня испепелят молнии Зевса или твоего Христа.
Аврелий посмотрел прямо в глаза девушки, и она опустила их.
— Моя бедная Клелия, ты завидовала Коринне с самого детства, не отрицай этого. Знаю, что ты всячески подавляла в себе это чувство, считая своим долгом любить сестру и прощать её, но так и не смогла этого сделать. Она была красивее тебя, пренебрегала вашей работой, сваливала её на тебя и лишь позволяла любить себя человеку, которого ты обожала. Ты могла подарить Эннию радости семейного очага и добродетельного счастья, но он предпочёл бегать за грешницей Коринной. Нет, не терзай себя за то, что ненавидела её: твоё чувство понятно, оно человечное.
— Но не христианское… — прошептала Клелия, опустив голову, и достойно, без слёз, заговорила: — Это верно, я ненавидела её, хотя и знала, что не должна так поступать. Ненавидела и надеялась, что Бог накажет её за распутную жизнь, за то, что она сделала с Эннием. Я думала: это будет ужасно, если она заболеет какой-нибудь страшной болезнью, ведь тогда он не захочет и смотреть на неё. Но она только становилась всё красивее и преуспевала в грехе, тогда как я лишь губила себя ожиданием. Когда я узнала, что её убили, первое, о чём подумала: это справедливо, таким и должен быть её конец. Потом вспомнила, как мы росли в детстве, и не могу простить себя за эти мысли.
— Клелия! — произнёс плотник и хотел было взять её за руку, но так и не решился к ней прикоснуться.
— Но это ты ударом кинжала убила сестру, которая отняла у тебя любимого мужчину, да или нет, отвечай! — строго спросил Аврелий.
— Я лишь желала ей смерти, но тем самым всё равно что убила, теперь Бог накажет меня! — воскликнула Клелия и отчаянно разрыдалась. Энний смотрел на неё, не говоря ни слова.
— Если эта женщина ненавидела сестру, значит, вполне возможно, что и убила её! — визгливым голосом вдруг закричал Гай. — И кроме того, только она сама говорит о своей невиновности. А чего стоят слова жалкой распутной женщины, входящей к тому же в мерзкую христианскую секту, которая на подозрении даже у императора!
— Мой сын прав, Аврелий, — заметил Руфо. — Я тоже не стал бы доверять словам какой-то последовательницы Христа; всем известно, что эта новая секта держит в секрете свои отвратительные и кровавые обряды. К тому же их пророк был казнён как смутьян.
При этих словах Клелия подняла голову и, оскорбившись за свою веру, нашла мужество ответить самому уважаемому гостю собрания.
— Всё, что тебе известно о нашем учении, и то, о чём говоришь сейчас, не соответствует истине, благородный Руфо, — с достоинством произнесла она. — Мы не совершаем позорных или противоречащих законам Рима поступков. Да, наши службы предназначены только для наших братьев и сестёр во Христе, но то же самое происходит и во многих других верованиях, у их служителей тоже есть свои таинства, у Митры и Изиды, например.
66
Брут, Марк Юний — основатель Римской республики. За монархический заговор присудил к смерти двух собственных сыновей наравне с другими заговорщиками и приказал ликторам исполнить приказ.
67
Кибела — богиня, олицетворявшая плодородие и женское начало. Её жрецы часто по собственной воле становились кастратами, отвергая свою мужскую силу, принося ее в жертву Кибеле. Молодые люди, желавшие стать жрецами Кибелы, прямо во время праздника богини оскопляли себя на глазах у зрителей, пришедших поглазеть на ритуальное шествие, по красочности походившее на современные гей-парады. Впоследствии римские власти, осознав пагубность подобных религиозных практик — многие оскопившие себя юноши умирали, — постарались ограничить служителей культа.