— Все эти ритуалы годятся только для восточных рабов! — взорвался сенатор. — Для развратных египтян или для обрезанных евреев. А ты, случайно, не еврейка?
— Нет. Я — дочь вольноотпущенника из твоего клана, благородный Руфо.
— В таком случае ты должна приносить пожертвования нашим ларам[68] вместо того, чтобы бездельничать и болтать всякую ерунду о какой-то восточной вере! — строго заключил сенатор.
— Дискуссия о религиях, конечно, очень интересна, — вмешался Аврелий, — но она уводит нас от нашего разговора. Прошу вас, друзья, отложите ваши споры. Я не слишком полагаюсь на помощь бессмертных богов, как бы они ни назывались, и не надеюсь продолжить в другом мире мою жизнь, которая близится к концу. Время идёт, поэтому позвольте довести до вас мои соображения.
В зале воцарилась уважительная тишина.
И Аврелий обратился к Марции. Она до сих пор ещё не произнесла ни слова.
— Хотя ты овдовела совсем недавно, Марция, всё-таки вынужден упомянуть и тебя, — решительно заговорил он. — В самом деле, вполне возможно, что Клелия убила свою сестру, но в таком случае как объяснить убийство твоего мужа и ловушку, в которую меня завлекло письмо, написанное, как я думал, твоей рукой?
Руфо побледнел от возмущения:
— Как ты мог подумать, что моя дочь назначит тебе свидание? Или ты полагаешь, будто имеешь дело с одной из твоих грязных потаскух?
— Имеются серьёзные причины, Руфо, из-за которых даже самой целомудренной матроне бывает нужно встретиться с посторонним человеком вдали от семьи, к тому же иногда чересчур бдительной, — резко ответил Аврелий. — Скажи-ка мне теперь, благородная Марция, ты написала вот это письмо? — и он протянул ей послание, которое вовлекло его в беду.
— Нет, я никогда не видела его, сенатор.
— А другое, в котором назначила мне свидание у храма Эскулапия вечером после ужина в твоём доме?
— То письмо писала я. Не отрицаю. Это верно, я приходила к храму и говорила с тобой…
— Марция! — вскипел потрясённый отец.
— Я посчитала необходимым рассказать Аврелию о своих подозрениях о Квинтилии, когда узнала, что он интересуется смертью Коринны, — спокойно объяснила молодая женщина.
— Выходит, ты втайне встречался с моей дочерью, грязный развратник! — заорал взбешённый Руфо, и только вмешательство тучного, но проворного Сервилия спасло Аврелия от ярости сенатора.
— Успокойся, ничто из того, о чём говорится здесь, не выйдет за пределы этой комнаты. Я не стану умирать, пока не вскрою правду, будь уверен, и, уж конечно, меня не остановит позор твоей дочери, которая, между прочим, вела себя безукоризненно. Да, мы встретились с Марцией, но только для того, чтобы поговорить об убийстве.
— Это верно, отец.
— Ты должна была спросить у меня разрешения! — несколько успокоившись, проворчал Руфо.
— Марция, ты ненавидела своего мужа, нет смысла скрывать это, и к тому же подозревала, что он убийца. Или, во всяком случае, хотела, чтобы я в это поверил. Признаюсь, что из всех, кто связан с этой печальной историей, ты очень долго казалась мне самым вероятным убийцей. И в самом деле, тебя трудно было бы осудить, если, устав от издевательств мужа, ты вдруг восстала бы и освободилась от него, перерезав ему горло.
— Как ты мог такое подумать?
— Я так подумал, и совершенно серьёзно, благородная Марция. Достаточно было посмотреть на жертвы этого преступления. Коринна, твоя соперница, и муж, которого ты ненавидела. Однако затем новые сведения заставили меня изменить своё мнение, и теперь я уверен, что не ты совершила эти два убийства.
— Новые сведения? — спросила Помпония, которая до этого момента была на редкость молчалива. — И что же тебе стало известно?
Её любопытство на этот раз объяснялось тревогой за Аврелия.
— Неприглядная и печальная история, герой которой — испорченный и болезненно ранимый юноша. Молодой человек, ещё только начавший взрослую жизнь, но уже полагающий, что не подвержен людским слабостям. Презирает женщин и плотскую любовь, считает себя поэтом и философом. Воспитан в величайшей строгости чересчур суровым отцом и недавно надел мужскую тогу, будучи отягощён багажом твёрдых принципов, который не в силах выдержать его слабые плечи.
Руфо на мгновение закрыл глаза. Он с трудом переносил унизительный, безжалостный намёк на его единственного сына. Потом вдруг тяжело вздохнул, словно решил вытерпеть всё, даже самое невыносимое.
68
Лары — у древних римлян обожествлённые души предков, которые защищали дом, семью, её имущество и все её дела. В каждом доме имелся небольшой алтарь, посвящённый ларам. Кроме них, существовали ещё семейные божества-покровители — пенаты.