— Я любил его, отец! В Греции это было бы разрешено. И в Риме теперь многие считают, что это наивысшая форма любви. Как можно предпочесть такой любви женщину, глупую самку, подлую и продажную? Только между двумя мужчинами, схожими по воспитанию, характеру и взглядам, может родиться подлинное чувство. У нас так и было…
Руфо молчал, бесстрастно глядя куда-то вдаль, поверх головы сына.
— Я не убивал его, отец, клянусь! Он был слишком дорог мне!
— Знаю, — холодно произнёс старик. Он помолчал и твёрдо произнёс: — Я сделал это вместо тебя. Если бы это совершил ты, тебе пришлось бы искупить вину.
— Отец! — Гай в рыданиях рухнул наземь.
Фурий Руфо, невозмутимый и величественный, словно бог, готовый метнуть свою молнию, продолжал в полнейшем спокойствии:
— Это я убил твоего любовника. Потому что он превратил тебя в человека, недостойного называться римлянином. Я убил и ту жадную проститутку, потому что она грозила разоблачить вас. Я избавился и от её грязной сводни, которая явилась ко мне, требуя денег за своё молчание. И когда я бросил её в Тибр, то побоялся, что заражу священные воды этой реки. Но одного я не сделал и горько стыжусь этого: я не нашёл в себе мужества убить сына — выродка и бесчестье моего рода.
— Убей меня, отец, прошу тебя, убей здесь на глазах у всех! Без твоего уважения и любви Квинтилия я не смогу дальше жить!
— Нет, ты будешь жить, потому что я осуждаю тебя на это. Знай же, что человек, к которому ты питал благородное чувство, приходил ко мне и со смехом описывал твою одержимость и твои мерзости. Так оплакивай его, если хочешь! Ты недостоинумеретькакримлянин! Тыбудешьжить и выполнишь хотя бы остаток своего долга перед предками. Будешь жить и отправишься на войну искать смерти, чтобы никто не узнал, что ты был жалким изнеженным мальчишкой. Нет, я запрещаю тебе, запрещаю — понимаешь? — лишать себя жизни из-за этого ничтожества! Только когда выполнишь свой долг по отношению ко мне и Риму, можешь умереть, да и то если хватит мужества.
Потом он обратился к Марции:
— Дочь моя, я никогда не доверял тебе, полагая, что ты подвержена слишком многим слабостям. Теперь понимаю, что именно ты — моя истинная наследница, обладающая силой Порции и благочестием Корнелии[69].
В зале стояла глубокая тишина. Никто не решался вымолвить ни слова.
— Зови своего раба, Аврелий, хочу продиктовать завещание.
— Отец, прости меня! — застонал рыдающий Гай.
— Уведи его, Марция. Смерть избавит меня от лицезрения его, — сказал старик, отвернулся от сына и, приподняв край тоги, заслонился, чтобы не видеть того, кто перестал для него существовать. — Пиши! — приказал он рабу, обмакнувшему стило в чернила.
В полнейшей тишине, прерываемой лишь стенаниями Гая, голос Руфо звучал властно и уверенно.
— Я, Марк Фурий Руфо, в прошлом командир двенадцатого легиона, римский сенатор, публично признаюсь перед свидетелями, которые подпишут вместе со мной этот документ, что я убил своего зятя Квинтилия Джеллия за то, что, будучи позорным извращенцем, он неоднократно, хоть и безуспешно пытался совратить моего единственного сына Гая Руфо и побудить его к действиям, несовместимым со званием римского гражданина.
Поскольку мой сын не мог дольше терпеть настойчивые домогательства зятя, он обратился ко мне с просьбой о помощи. Хорошо зная, насколько законы Рима отошли от суровых обычаев предков, и не сомневаясь, что презренный Квинтилий избежит справедливого наказания, я приговорил его к смерти и казнил собственноручно.
Точно так же я убил вольноотпущенницу Цецилию, то есть Коринну, и её сводню Гекубу, соучастниц моего зятя в его позорных планах.
Этим заявлением я снимаю с сенатора Публия Аврелия Стация подозрения в тройном убийстве и кладу конец моим дням, поручая моих детей милости императора.
Фурий Руфо решительно обмакнул в чернила свою печать и приложил её к папирусу.
Все смотрели на него в потрясении.
— Вы слышали, что я продиктовал. Поклянитесь мне, что эта, и только эта, версия событий будет вынесена отсюда. В противном случае смерть четырёх человек окажется напрасной.
Один за другим присутствующие произносили клятву.
Когда Клелия и Энний предстали перед Руфо, он с пренебрежением посмотрел на них и спросил:
— А разве могу я доверять словам христиан?
Тут вмешался Аврелий, мягко обратившись к молодым людям, молчавшим в растерянности:
— Поклянитесь именем вашего бога, того иудейского царя, который был распят! — приказал он.
69
Корнелия — одна из благороднейших римлянок, дочь Сципиона Африканского Старшего, жена Семпрония Гракха, мать Гракхов. Однажды, когда её спросили, где её украшения, она отвечала, указывая на сыновей: «Вот моё украшение!» После смерти мужа, которому она родила двенадцать детей, целиком посвятила себя их воспитанию и даже отказалась ради этого от руки царя Птолемея Египетского.