— Но мне кажется, Нора все еще испытывает к вам какие–то чувства.
— Она просто прохода мне не дает, — сказал Остин–Хар. — Хотя я порвал с ней два года назад. Носится со своей рукописью, трясет ею у меня перед носом.
— Судя по всему, Джордж, она по–прежнему питает какие–то надежды… насчет вас. — Я подмигнул, и Остин–Хар снова вспыхнул. — Хотя, насколько я понимаю, вы не сидели без дела, когда Нора сошла со сцены. Вы ведь догадываетесь, о чем я? — Я широко улыбнулся.
Лицо Остина–Хара побелело.
— Не слушайте вы ее, Саймон! Что бы она там ни говорила, все это чушь!
— В самом деле, Джордж? — Я пристально смотрел на него, приподняв брови. — Вы весьма убедительны, хотя ситуация кажется не слишком благоприятной для вас.
Этот выпад был сделан наугад, но кто не рискует, тот…
Джордж вскочил с кресла, пылая гневом.
— Да не убивал я эту глупую девицу! Что бы ни рассказывала вам Нора о моих отношениях с ней!
Глава 18
Мысленно я поздравил себя и, не сумев сдержаться, довольно улыбнулся. Хотя Остину–Хару это могло и не понравиться. Я с самого начала предполагал, что его нетрудно будет вытянуть на откровенность, и, похоже, мне удалось найти к нему правильный подход.
— Успокойтесь, Джордж. В убийстве Ванды вас никто не обвиняет, — сказал я, и он вроде бы начал расслабляться. — Пока.
Когда я добавил последнее слово, глаза Остина–Хара вновь широко распахнулись и он так быстро что–то забормотал, что ничего нельзя было разобрать. Я вскинул руку, призывая его остановиться.
— Джордж, я уверен, что все не так уж плохо. Прежде всего ответьте мне, у вас есть алиби на тот период времени, когда Ванда была убита?
Остин–Хар отрицательно покачал головой, и вид у него был довольно–таки несчастный.
— Вы, вероятно, находились здесь, в своей комнате, совершенно один, ведь так? — предположил я.
Он кивнул.
— Это плохо, — с озабоченным видом произнес я. — А то я, признаться, хотел бы найти нескольких человек, которые видели бы меня рядом с собой в тот момент, когда мисс Харпер повстречалась со своей смертью. — Я засмеялся, как бы сам себя осуждая. — В противном случае нетрудно догадаться, кто будет первым в списке подозреваемых.
Остин–Хар вяло улыбнулся, я же продолжил:
— Ну ладно, Джордж, мой юмор сейчас не совсем уместен. В данный момент нужно заняться вашей реабилитацией.
Остин–Хар закивал — его голова заходила вверх–вниз, точно шарик для пинг–понга.
— Особых подробностей Нора мне не предоставила, — сказал я, и это была абсолютная правда, поскольку мисс Таттерсолл вообще не заикнулась о связи Остина–Хара с жертвой. — Вы, Джордж, также не обязаны чем–либо со мной делиться.
Он снова криво улыбнулся.
— Но чтобы наверняка отвести от вас подозрение, — продолжал я, — мы в первую очередь должны определить, по какой причине вы могли бы желать смерти Ванды. Могло бы стать серьезным основанием прокисшее affaire du coeur?[8]
Остин–Хар вытянул из кармана платок и принялся промокать внезапно взмокший лоб.
— Боюсь, что не все так просто, Саймон. Совсем не просто.
— Джордж, дорогой мой, о чем вы? — Я даже подался немного вперед, словно опасаясь пропустить хоть единое слово. Так оно в общем–то и было — насколько я понимал, мы подбирались к самым что ни на есть пикантнейшим подробностям.
— Дело касалось не столько сердца, сколько других частей тела, особенно нижних. — Остин–Хар произнес последние слова с некоторой брезгливостью, хотя и не смог удержаться от слегка похотливой улыбки, припомнив, видимо, былые шалости. — Эта женщина была точно пантера. Никогда не чувствовала себя удовлетворенной, всегда хотела еще. — Он вдруг замолчал, явно смущенный собственной откровенностью.
Я от души рассмеялся:
— Но вам–то, Джордж, наверняка удавалось ублажить ее.
Остин–Хар даже как–то приосанился. По всей видимости, он действительно считал себя любимцем женщин. Впрочем, так оно, в сущности, и было — знаменит, богат, не лишен привлекательности. К тому же некоторым женщинам нравится типаж «садовый гномик».
— Каким образом вы с ней познакомились?
— Через Нину, — нахмурившись, сказал Остин–Хар. — Мне тогда и невдомек было, что они заранее все спланировали. Ванда работала на Нину, но я этого не знал.
Я откинулся на спинку кресла, оперся подбородком на кулак.
— Вот оно что! Я так и думал, что «госпожа Макиавелли» и здесь приложила свою руку.