Закончив записи и отправив бывшему эконому Куинза Бассету письмо с просьбой принять его завтра днем, Пауэрскорт направился в гостиную, к леди Люси. Сидя за роялем, она тихо наигрывала «Ликуют сердца радостью Христовой» из оратории Генделя. Пауэрскорт любил слушать, как она играет. Он уже собрался попросить жену спеть что-нибудь, как на пороге появился Джонни Фицджеральд с пачкой рисунков в руках. Леди Люси, не отрывая рук от клавиш, шутливо поклонилась.
— Играй, играй, Люси, — кивнул Джонни и патетично продекламировал:
Леди Люси улыбнулась ему, а Пауэрскорт вдруг побледнел.
— Я не ошибаюсь, это ведь вступление к «Двенадцатой ночи»?
— Оно самое, дружище, — бодро подтвердил Джонни. — Когда-то я играл в школьном спектакле герцога Орсино. Правда, наш учитель считал, что мне больше подходит роль сэра Тоби, а директор школы — что сэра Эндрю, пьяницы и бездельника еще похлеще сэра Тоби. Как им удалось разглядеть во мне, тогда мальчишке, будущего поклонника Бахуса, загадка! Но режиссер настоял, чтобы я играл Орсино. Фрэнсис, взгляни, я принес черновой макет «Птиц Лондона».
В другое время макет вызвал бы бурные обсуждения, но сегодня Пауэрскорта птицы явно не интересовали. Расхаживая по гостиной, словно адмирал Нельсон по палубе корабля, он что-то бормотал себе под нос, качал головой, а порой застывал у окна, созерцая вечерние огни Манчестер-сквер.
Наконец он остановился перед камином, но Люси видела, что мысли его витали где-то далеко. Она ждала. Джонни внимательно рассматривал рисунки. Он хорошо знал своего друга и понимал его состояние. Однажды зимней ночью, когда они были в Индии, Пауэрскорт целый час метался в проходе между палатками, а потом вошел и абсолютно точно предсказал, что утром враги нападут на них не с юга, к чему все готовились, а с северо-востока.
— Послушайте, — наконец промолвил Пауэрскорт, машинально водя ладонью по каминной полке, — у меня возникла безумная идея. Хочу узнать ваше мнение.
Он замолк, собираясь с мыслями. С улицы слышался цокот копыт и дребезжание кебов, которые делали круг по площади и направлялись к Хай-стрит.
— Сначала просто ряд не связанных между собой фактов.
«Фрэнсис их обязательно пронумерует», — подумала леди Люси и приготовилась загибать пальцы.
— Факт первый, — начал Пауэрскорт, не подозревая, что жена предугадала его дальнейшие действия. — К церкви Темпла приходила, но почему-то не приняла участия в церемонии молодая и весьма привлекательная дама, которая представилась Евой Адамс, проживающей на Иден-стрит. Ни такой улицы, ни дамы с таким именем, разумеется, не существует. Факт второй. В день убийства Донтси по Куинзу бродил какой-то незнакомец. В частности, его видели недалеко от офиса убитого. Не исключено, что этот таинственный визитер посетил Донтси и покинул его кабинет, оставшись незамеченным. Потом его видели у главных ворот, когда он выходил из Куинза. При этом все свидетели отмечают, что незнакомец не произнес ни слова. Факт третий. Привратникам показалось, что они узнали этого человека среди участников поминальной службы в церкви Темпла. Однако они поняли, что обознались, ибо тот, кого они со спины приняли за таинственного незнакомца, при ближайшем рассмотрении оказался не кем иным, как миссис Донтси. Не мог же, в самом деле, джентльмен оказаться дамой. Факт четвертый. Этой зимой в Мидл-Темпл-холле давали юбилейное представление «Двенадцатой ночи» (премьера состоялась там ровно триста лет назад), и этот спектакль посетили супруги Донтси. Как известно, главная героиня пьесы Виола выдает себя за юношу Цезарио. Интрига осложняется тем, что у Виолы есть брат-близнец. Во времена Шекспира женщин на сцену не допускали, так что можно представить, каково пришлось юноше, игравшему девушку, которая притворяется молодым человеком. — Помолчав, Пауэрскорт спросил: — Вы поняли? Мне кажется, тут все ясно.
39
Начало вступительного монолога герцога Орсино из комедии Шекспира «Двенадцатая ночь». Пер. М. Л. Лозинского.