Прежде чем возвратиться в деревню, он все рассовал в три или четыре кувшина, всю жратву, как обычно прячут сокровища перед тем, как их зарыть… Он не хотел оставлять даже объедки. Остерегался случайных прохожих. На дверях он написал мелом: «Скоро вернусь».
Мы направились к шлюзу, где у него были знакомые моряки. Долго тащились по крутым тропинкам, мать ковыляла сзади. Когда дошли, ей стало плохо, она села на тумбу. Мы смотрели на буксиры, на парусные шлюпки, двигающиеся в шлюзах, такие беззащитные, такие хрупкие, словно стеклянные в сравнении со стеной… Они не решаются нигде причалить.
Опухший смотритель шлюзов три раза сплюнул табак, засучил рукава и с хрипом вскарабкался на свою махину… Поворотная дверь задрожала, заскрипела и медленно пришла в движение… Забурлили водовороты… Створки дрогнули и подались… «Артемида» издала длинный гудок… двинулась вперед…
И вот Вильнев-Сен-Жорж… Серая лента Иветт… потом холмы… Внизу деревня… равнина… все усиливающийся ветерок… налетает на реку… раскачивает судно… Непрекращающийся плеск… Ветви хлещут по воде… С берега… Отовсюду… Долги уже забыты… О них даже не вспоминают… Воздух опьяняет нас… Никто больше не ругается с дядей Артуром… Он предлагает прокатиться на тот берег. Моя мать не соглашается сесть в лодку… Тогда он забирается в ялик один. Сейчас он покажет нам, на что он способен. Он гребет против течения. Мой отец оживляется, засыпает его советами, призывает к осторожности. Даже моя бедная мать встрепенулась. Опасаясь, как бы не случилось чего-нибудь ужасного, она хромает за нами по берегу реки.
Дядя Артур мешает рыбакам, которые, сидя на своих скамеечках, подбрасывают корм в воду… Те осыпают его бранью… Он застревает в кувшинках… Но сейчас все будет в порядке… Он дышит, как трое атлетов. Поворачивает, попадает в узкий проход, теперь ему нужно срочно выруливать, отступать к карьерам от огромного колесного парохода. Тот заявляет о себе издалека. «Цветок Карьеров» движется не спеша, с оглушительным грохотом… Он почти задевает дно реки… Поднимает все… тину, щук и тела утопленников… Забрызгивает грязью и распахивает оба берега… Повсюду, где он проходит, хаос и разрушение… Флотилия лодок раскачивается, натыкается на вехи… Шлюз почти затоплен… Для судов это губительно! «Цветок Карьеров» появляется из-за моста. Он раскачивается из стороны в сторону всем корпусом, всеми своими причиндалами, адскими механизмами. За ним тащится по меньшей мере двадцать барок, набитых мелким углем… Не самое удачное время для прогулок!.. Мой дядя хватается за пеньковый трос… У него уже нет времени, чтобы добраться до берега… Ялик поднимается на волнах. Его великолепная шляпа падает в воду… Он наклоняется, пытается дотянуться… Роняет весло… Он в растерянности… Хочет достать… Теряет равновесие… И падает в воду навзничь, совсем как в кино… К счастью, он умеет плавать!.. Все бросаются к нему, обнимают, подбадривают… Апокалипсис миновал… спустился вниз к Рис-Оранжи и сеет там новые ужасы.
«Жареный пескарь» – место встреч рыбаков и рабочих из шлюза, здесь все собираются, поздравляют друг друга… Есть повод выпить… Едва обсушившись, дядя Артур присоединяется к остальным… У него идея!.. Создать клуб «Друзья паруса». Рыбаки не очень воодушевляются… Он собирает членские взносы… Его подружки в восторге… Мы остаемся ужинать… Облепленный бумажными фонариками и комарами, перед тарелкой супа дядя затягивает романс: «Поэт сказал однажды…»[42] Никто не хочет, чтобы дядя Артур возвращался к пруду… Его не отпускают… Он просто не знает, куда деться…
Мы отправились на вокзал… Мы исчезли незаметно, пока он продолжал ворковать… Но мой отец остался неудовлетворен… Особенно немного поразмыслив… Его терзали сомнения… Он не мог себе простить, что не сказал того, что хотел… Ему не хватило решительности. Мы поехали туда еще раз. У Артура уже была новая лодка с настоящим парусом… и даже с маленьким кливером на конце… Он лавировал, напевая «Соле мио». Его красивый голос разносился над песчаными карьерами. Он весь сиял… Отец больше не мог этого видеть… Так не могло продолжаться… Мы бежали, как трусы, даже не дождавшись аперитива… Никто не видел, как мы уехали… мы никогда больше не приезжали… Это было невозможно… Он нас развращал…
* * *
После десяти лет службы в «Коксинель» мой отец получил пятнадцатидневный отпуск, причем оплачиваемый… Ехать куда-нибудь втроем было неразумно… Слишком дорого… Но стояла ужасная жара, и в Пассаже можно было сдохнуть, а я был таким бледным и страдал от болезней роста. У меня был худосочный вид. Меня показали врачу, он сказал, что опасается за мое здоровье… «Не пятнадцать дней! А три месяца ему нужно было бы провести на воздухе!..» Вот что он сказал…
42
«Поэт сказал однажды…» – начало припева песни «Звезда любви» (слова К. Файо, музыка П. Дельме), которую исполнял в начале века Лоранс Дешам: