— Если бы он не был таким расчетливым, я бы решил, что преступник ненормален, — заметил Колридж.
Пленка крутилась дальше. Оказывается, убийца прихватил из парилки еще одно полотно. Распрямляясь после второго удара, он набросил его на жертву. А в другое продолжал кутаться, когда выходил из туалета.
— Ведь это вы разговаривали с дежурным оператором, констебль? — спросил инспектор.
— Да, сэр, — отозвалась Триша. — Довольно долго. Его зовут Ларри Карлайл. Он видел, как завернутая в материю фигура входила в туалет, а через несколько секунд снова появилась в коридоре. — Триша порылась в деле и процитировала фрагмент протокола:
«Я видел, как неизвестный человек вошел вслед за жертвой в туалет примерно без двадцати двенадцать. Вскоре появился опять и, пройдя через гостиную, вернулся в мужскую спальню. Я его не снимал, так как получил указание дежурить у туалета и дожидаться Келли, чтобы сделать еще несколько кадров обнаженной натуры. И оставался у двери до тех пор, пока не поднялась тревога. Я подумал, что она слишком долго находилась в туалете. Смена кончалась через двадцать минут, и я в итоге решил, что девушкой придется заниматься напарнику. Но минуты через четыре-пять все бросились из бункера в дом. Остальное вы знаете».
— Минуты через четыре-пять? — переспросил инспектор.
— Так он заявил, — ответила Триша.
— Но согласно утверждениям других «арестантов» и судя по часам на экране, прошло не более двух минут.
— Если вы стоите и безотрывно смотрите на дверь, полагаю, очень просто ошибиться во времени.
— А сколько минут, по его мнению, прошло между тем, как из спальни вышла Келли, а потом за ней последовал убийца?
— Он сказал, что две. Но это тоже неверно. На самом деле пять.
Колридж взял большую красную записную книжку, в которую заносил записи по делу об убийстве Келли, отметил в ней фамилию Карлайла и противоречия в его показаниях. Слово «Карлайл» он выводил печатными буквами, и его подчиненным показалось, что он сто лет не мог закончить предложение.
День двадцать седьмой
7.00 вечера
Свидетельские показания Джеральдины подошли непосредственно к моменту преступления. Она рассказала примерно то же, что и остальные.
— Я увидела, как из парилки вышел некий тип в простыне, пересек гостиную, вошел в туалет и убил Келли.
— Как долго Келли оставалась в туалете перед тем, как появился преступник? — спросил Колридж.
— Думаю, четыре-пять минут.
— Вы видели само убийство?
— Само нет. Мешала простыня. Мы видели, как она дважды всколыхнулась вверх и вниз, и не поняли, что это было. Затем тип отвалил из туалета и вернулся в парилку, оставив накрытую материей Келли.
— Вы видели, как завернутый в ткань человек возвратился в парилку и вошел внутрь?
— Да.
— А что случилось потом? — задал вопрос инспектор.
— Мы сидели и смотрели. Келли оставалась на толчке под простыней.
— Вам не показалось это странным?
— Еще бы. Чертовски странным. Мы не понимали, что происходило. Какая-то ерунда с простынями. Понимаете, инспектор, мы не могли себе представить, что совершилось убийство. Решили, что Келли вроде как уснула. Они все порядком набухались, и это было бы в порядке вещей, если бы остальное не казалось бы таким странным.
— А потом?
— Потом мы увидели лужицу.
— Сколько времени прошло с тех пор, как человек в простыне ушел из туалета?
— Не знаю. Пять минут максимум.
— Оператор в зеркальном коридоре заявил то же самое.
— Это имеет значение?
— Редактор и его помощница считают, что не больше двух.
— Может быть, мне показалось, пять. Время, знаете ли, тянется, когда торчишь перед экраном и смотришь на сидящую на толчке накрытую простыней девицу. Что показывают часы на видеозаписи?
— Две минуты восемь секунд.
— Ну вот, вы же знаете, зачем спрашиваете?
— Итак, вы увидели лужицу?
— Да. Заметили, что по полу растекалось что-то темное, блестящее.
— Кровь?
— Откуда нам было знать?
— Могли бы к тому времени догадаться.
— Могли бы. Но это казалось абсолютно невероятным.
— Простыня насквозь пропиталась кровью. Почему вы не заметили?
— Понимаете, простыня была темно-синей. Ночная камера не различила на ней пятна. У нас все простыни темные. Наши психологи считают, что на темном белье заманчивее заниматься любовью.
— И что потом?
— К стыду своему признаюсь, что я закричала.
День двадцать седьмой
10.00 вечера
Они уже несколько минут находились в парилке и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Но напрасно напрягали зрение: чернота казалась абсолютной.
— Давайте поиграем в «Правду и вызов»,[43] — послышался голос Мун.
— Вызов? — откликнулась Дервла. — Господи помилуй, какой еще вызов? Мы и так разделись догола!
— Есть кое-какие мысли, — хохотнул Газза.
— Оставь их при себе, Газза. — Дервла изо всех сил старалась напустить на себя строгость, что в ее ситуации оказалось совсем не легко. — Я не собираюсь ни с кем из вас трахаться. — В каждом слоге и во всех ее интонациях отчетливее проявился дублинский акцент. Дервла всегда прибегала к говору детства, когда чувствовала себя незащищенной. — Боже, моя мать меня убьет!
— Ну, хорошо, давайте ограничимся правдой, — согласилась Мун. — Кто-нибудь, задайте вопрос.
Из темноты донесся другой голос — резкий и раздраженный:
— Никакого, на хрен, смысла спрашивать у тебя правду, Мун!
Это сказала Сэлли. И ее резкое замечание совсем не соответствовало тону добродушного пьяного балагурства.
— Послушай, Сэлли, — ощетинилась Мун. — Я схохмила, согласна. А ты никак не можешь забыть!
— Девочки, прекратите! Что с вами такое? — проворчал Гарри.
— Спроси у Сэлли, — огрызнулась Мун. — Совсем не понимает шуток.
Сэлли промолчала. Она не забыла и не собиралась забывать. Мун поступила подло: присвоила ужасные страдания изнасилованной и притворилась душевнобольной, чтобы заработать жалкие очки. Когда-нибудь она узнает, какую нанесла ей, Сэлли, обиду.
— Да пошла ты! — заключила Мун.
В парилке возникло движение. Кто-то вышел за порог.
— Кто это? — спросил Хэмиш.
— Кто ушел? — подхватил Джаз.
— Это я, — ответила снаружи Сэлли. — Пошла отлить.
— Не забудь вернуться, — напомнил Джаз. — Иначе мы все проиграем.
— Помню, — успокоила его Сэлли.
В аппаратной наблюдали, как Сэлли вышла из мужской спальни, пересекла гостиную и направилась в туалет. Она не воспользовалась простыней, но это не привело Джеральдину в восторг.
— Недурно, — прогнусавила Тюремщица. — Но зрелище не то. Мы сотню раз видели ее кустистые прелести. Нужно, чтобы Келли или Дервла повернулись к нам передом.
Она устало смотрела на экран.
— Уж лучше бы она проредила свои кущи. Взгляните, к чему такая пышность? Я знавала лесбиянок с прекрасно постриженным лобком.
Фогарти, чтобы отвлечься, потянулся к двухфунтовому пакету шоколадных плиток.
Пока Сэлли отсутствовала, Мун вернулась к прежней теме:
— Ну, так что, поиграем? Задайте какой-нибудь пикантный вопросик.
Как обычно, откликнулся Гарри:
— Хорошо, пусть каждый объявит, с кем из команды он бы потрахался под угрозой смерти.
— С Дервлой, — ответил Джаз как-то слишком поспешно. И был награжден целым хором воплей.
— Джаз торчит от Дервлы! Джаз торчит от Дервлы! — пьяно тянула Келли.
— Премного польщена, Джаз, — ответила девушка. — Но я уже сказала, меня это не интересует.
— Но если бы пришлось, Дерво, — не отставал Гарри, — кого бы ты предпочла?
— Ты должна ответить, — настаивала Мун. — Мы все обязаны отвечать.
— Ну хорошо, хорошо. Пусть будет Джаз. Но только потому, что он оказался джентльменом и назвал меня.
43
«Правда, вызов, обещание или мнение» — детская игра, в которой участники отвечают на вопросы водящего или выполняют какое-либо задание.