Облегченно, поскольку по дороге ему не встретился никто, кто мог бы его в чем-то заподозрить, он направился к лифту. Тут он заметил, что за угол завернул мужчина, которого в этот час и в этом месте он ожидал увидеть меньше всего.
— Господин прокурор?
Маркус Реннер лукаво улыбнулся и поправил очки. Сощурившись, он бросил изучающий взгляд на схемы, которые держал в руках Гропиус, и заметил свысока:
— Кажется, нас обоих посетила одна и та же мысль.
Гропиус решил промолчать. Что бы прокурор ни хотел сказать своей фразой, он, Грегор Гропиус, не собирается давать никаких объяснений. В конце концов, он в своей клинике. Этот честолюбивый наглый юнец был ему несимпатичен — и не только потому, что эта смерть сделала их врагами; ему не понравилась напускная лихость в манерах молодого человека. Так случилось, что эта неприятная встреча прошла в молчании. Каждый пошел своей дорогой.
Когда Гропиус около 11 вечера вернулся домой, перед входной дверью его ждала Рита. Он даже не удивился. Начался дождь, и девушка промокла до нитки.
— Я подумала, что в такой день, как этот, ты не откажешься, если кто-то тебя немного подбодрит. Но если ты хочешь, я уйду.
В этом было что-то трогательное.
— Нет-нет, заходи же!
В такие моменты, как этот, Гропиус спрашивал себя, была ли их связь чем-то большим, чем просто секс. И за Ритой он это откровенно признавал. О серьезных отношениях он ничего не хотел знать. Конечно, она ему нравилась, но о любви не могло быть и речи. Рита это знала. На его откровенность она лишь ответила замечанием, что подождет.
— Ты должна понять, — начал Грегор Гропиус, когда они оказались в доме, — дело не в тебе, но сейчас у меня нет никакого желания заниматься сексом, извини.
— Хм. — Рита выпятила нижнюю губку, как маленькая девочка. В таких ситуациях, как эта, она отлично знала, как показать себя с выгодной стороны.
— Ты должна принять горячую ванну и высушить одежду, — сказал Грегор и обнял девушку.
Рита разделась у него на глазах — правда, сегодня вечером это не вывело его из равновесия — и развесила мокрые вещи на батарее в прихожей.
«Какая она красивая», — подумал Гропиус. Телефонный звонок вернул его к действительности. Не успел он назвать свое имя, как в трубке раздался голос, который он уже слышал однажды:
— Сообщение для профессора Гропиуса. Речь идет о смерти Шлезингера. Шлезингер умер от печеночной комы, вашей вины здесь нет. Поэтому вы должны прекратить все дальнейшие расследования. Это в ваших личных интересах.
После этого связь прервалась.
Окаменевшим взглядом Гропиус смотрел на обнаженную девушку. Он отлично помнил первый звонок. В этот раз звучание было абсолютно идентичным. Это магнитофонная запись!
— Что-то неприятное? — спросила Рита.
— Да, — ответил Грегор с отсутствующим видом.
Примерно в это же время профессор Лагерманн и доктор Фихте сидели за стойкой в пивной «Экстраблатт» — в одном из излюбленных мест встреч журналистов, поскольку редакции самых крупных газет находились неподалеку. Лагерманн и Фихте никогда не были друзьями, для этого они были слишком уж разными, но судьба все-таки случайно объединила их, поскольку отец Фихте и мать Лагерманна были родственниками, кажется двоюродными братом и сестрой, — степень их родства прослеживалась довольно смутно. В клинике оба предпочитали об этом умалчивать — у каждого для этого был свой резон.
Если Фихте[3] по прозвищу Деревце был любимцем женщин, то Лагерманн уже давно охладел к противоположному полу. При этом, двусмысленно подмигивая, он называл себя последовательным протестантом, способным производить потомство. Впрочем, однажды он признался своему кузену: «Какая женщина добровольно согласится связать себя с „трупорезом“?» Он говорил, что не может представить себе, как вечерами после работы жена будет спрашивать его за ужином: «Ну, как сегодня прошел день?» А он бы отвечал между сменой блюд: «Сегодня у меня был целый стол почек и переполненных желудков».
Лагерманн рассматривал свою профессию как довольно хлебное дело, средство неплохо заработать себе на жизнь, но ни в коем случае как призвание. Его, как и большинство патологоанатомов, просто занесло на эту стезю, кто-то же должен выполнять и такую работу. Факт, что его честолюбие особо себя не проявляло, как и то, что он злоупотреблял алкоголем в количествах, которые организм взрослого мужчины едва выдерживал, он предпочитал не афишировать.