Фихте был его полной противоположностью: невысокий, свободный от предрассудков и жизнерадостный человек. У него была очень симпатичная жена и две горячо любимые дочки, а карьера была целью его жизни. И несмотря на то, что вообще-то Гропиус стоял на пути этой карьеры, казалось, что Фихте Гропиус даже нравится, по крайней мере он старался показать это при первом удобном случае.
Вальтер Лагерманн, напротив, не скрывал своей неприязни к Гропиусу, не утруждая себя подробным обоснованием причин. Так что неудивительно, что он вдруг заявил о своей готовности сотрудничать, когда ему позвонил и попросил встретиться Даниэль Бреддин, репортер газеты «Бильд». Лагерманн посчитал, что присутствие при разговоре доктора Фихте делу совершенно не помешает. Оба встречались каждые две недели за кружкой пива, и Лагерманн не хотел отказывать себе в этом безобидном удовольствии.
Даниэль Бреддин, а для своих просто Дэнни, — его замедленные движения и тучная фигура совершенно не сочетались со смекалистым острым умом. Он сразу перешел к делу:
— По ленте DPA[4] мы получили сегодня сообщение о загадочной смерти в университетской клинике. Что у вас случилось, профессор?
— Это было убийство, — по-деловому заметил Лагерманн.
Фихте тут же встрял в разговор:
— Но Вальтер! Это нельзя так назвать.
Лагерманн поднял руки в успокаивающем жесте:
— Ну хорошо, тогда я скажу по-другому: больной прожил после трансплантации печени только час. При вскрытии я обнаружил в печени высокую дозу инсектицида. Иными словами, орган был отравлен!
Глаза Бреддина округлились, он почуял сенсацию.
— Значит, смерть произошла не из-за врачебной ошибки? — спросил он.
Лагерманн театрально пожал плечами, так что его широкий череп оказался чуть ли не ниже плеч.
— У Грегора Гропиуса, без сомнения, великолепная репутация! — возразил он таким тоном, что было непонятно, уверен ли он сам в том, что сказал.
Фихте снова встрял в дискуссию и дипломатично заметил:
— Вы должны знать, что мой кузен Вальтер Лагерманн и Грегор Гропиус друг друга недолюбливают, точнее, это Вальтер не терпит Гропиуса, вы понимаете? На самом деле в трансплантируемый орган, предположительно, была сделана инъекция. О преступнике и его мотивах можно только гадать. Во всяком случае реноме нашей клиники эта история уж точно пошатнет. Я могу вас попросить, чтобы мое имя в вашей статье не упоминалось? Мне было бы в высшей степени неприятно, если бы начали думать, что таким образом я хотел нанести Гропиусу удар с тыла. Моя позиция — Гропиус тут не виноват.
Лагерманн широко ухмыльнулся, одним глотком допил пиво и с шумом отодвинул пустой стакан. Его пьяный взгляд блуждал от Фихте к Бреддину.
— Гропиус был ответственный за операцию, поэтому если что-то случилось, в первую очередь отвечать должен он. Или я не прав? И вообще, я не понимаю, чего ты так вступился за Гропиуса. Я убежден, что, если ему представится возможность, всю вину он свалит на тебя.
— Да ты с ума сошел! — Фихте в ярости грохнул кружкой об стол, наклонился к Лагерманну и зашипел так, чтобы Бреддин его не услышал:
— Прекращай пить, Вальтер. А то поплатишься за свои слова!
Лагерманн поморщился и оттолкнул Фихте:
— Чушь! Я сам решаю, с кем и о чем говорить!
Тогда Фихте полез в карман, достал оттуда купюру, положил ее на стойку и сказал Бреддину:
— Вам не стоит верить всему, что может рассказать мой кузен за вечер. Он, бывает, выпьет лишнего и на следующее утро уже не помнит, о чем говорил. А теперь прошу меня извинить.
Это был не первый случай, когда Фихте просто-напросто бросал своего кузена. А тот, разогретый внушительным количеством алкоголя, говорил без умолку, слишком легко выходя из себя.
Едва Фихте исчез, Бреддин понял, что пришел его час и сейчас он вытащит из Лагерманна все, и пусть тот потом жалеет о сказанном сколько угодно. Поэтому он поспешил задать следующий вопрос в довольно откровенной форме:
— У профессора Гропиуса есть враги?
— Враги? — Лагерманн сглотнул. Он как раз дошел до той стадии, когда уже с трудом мог формулировать умные ответы. Поразмыслив несколько мгновений, он выпалил:
— Да, конечно, я! Уж другом-то я его точно не считаю.
При этом он громко и искусственно рассмеялся, так что посетители заведения недовольно посмотрели на него.
— А кроме вас?
Лагерманн махнул рукой.
— Вы должны знать, что между медиками одной клиники каждое утро разворачивается настоящая война. Поводы для военных действий со стороны покажутся вам смешными: лучшее место для парковки, более дорогая машина, лучше расположенный кабинет, более красивая секретарша, более знаменитые пациенты. Зависть, конкуренция и жажда славы могут породить самые удивительные плоды. Мне, простому патологоанатому, все это по большей части до лампочки. У меня нет конкурентов, и никто не может подпортить мне репутацию, поскольку ее в принципе не существует. А может, вы слышали о каком-нибудь знаменитом патологоанатоме? Мне необязательно слишком осторожно обращаться с моими пациентами — они все и так уже мертвые; и не важно — будь то нищий или звезда, — единственная разница между ними — это номерок на большом пальце ноги.