— И? — нетерпеливо спросил Гропиус.
После двух довольно утомительных дней в Берлине, которые ввергли его в состояние глубокой беспомощности и совсем не помогли разъяснению дела, у Гропиуса сдавали нервы, он не мог терпеть подобные пытки.
— И кто ответил?
— Домработница некоего доктора Фихте.
— Фихте? Наш Фихте? Этого не может быть.
— Она сообщила, что доктор Фихте в настоящее время находится в Мюнхене. И спросила, не хочу ли я поговорить с мадам. Да, ответила я, хочу. Мне ответил женский голос. Я повторила вопрос о докторе Фихте, и дама ответила мне на плохом немецком — она определенно француженка — доктор Фихте сейчас в Мюнхене и дала мне номер его телефона, потом повесила трубку. Я набрала его, и угадайте, кто мне ответил?
— Не имею понятия!
— Госпожа Фихте! Во всяком случае она так назвалась. Вот этот номер.
Гропиус провел рукой по лицу и застонал. Это было уже чересчур.
Спустя минуту, немного подумав, Гропиус покачал головой:
— Главврач доктор Фихте? Этот образцовый честолюбец, эта мелкая алчная душонка? Нет, я просто не могу в это поверить.
Фелиция пожала плечами:
— В каждом карьеристе живет кутила!
— Но не в Фихте! Фихте в Монте-Карло — это все равно что эскимос на Копакабана[11] или кардинал в публичном доме. Хотя…
— Хотя?
— Хотя если допустить, что Прасков и Фихте хорошо знакомы и что Прасков как-то связан с мафией, тогда я уже ни в чем не уверен, тогда может быть все что угодно! Неужели я так сильно ошибался в нем?
Гропиус никак не мог смириться с мыслью, что главврач, возможно, играл совсем другую роль, определенно, он вел двойную жизнь. Даже художнику было бы непросто превратить физиономию порядочного обывателя в дьявольскую гримасу. Итак, все же? Фихте — пособник мафии?
Фелиция смотрела на Гропиуса так, как будто могла читать его мысли. После небольшой паузы она спросила:
— Но ведь Арно пересадили орган, полученный легально? Скажите мне правду, профессор!
— Да, конечно, как вы могли подумать! — гневно возразил Гропиус. — Я никогда не прибегал к незаконным способам. Нет, это исключено. Это полный абсурд!
— Я лишь подумала, — заметила Фелиция извиняющимся тоном, — как выяснилось, у Арно было достаточно денег, чтобы купить печень на черном рынке, даже если бы она стоила миллион. И я не могу его судить, зная о невероятном дефиците на донорские органы. Он хотел жить.
Гропиус ответил очень несдержанно:
— В немецкой клинике подобное просто немыслимо. Арно Шлезингер был выбран системой распределения ELAS, у донора и пациента была высокая совместимость, и он подходил по степени срочности операции.
Фелиция почувствовала, что ее отчитывают, и замолчала.
Недоверие, всегда возникавшее между ними в сложных ситуациях, появилось и сейчас. Они тянулись друг к другу, связанные одним общим делом, но неуверенность мешала им быть абсолютно откровенными. Каждый думал о своем. Фелиция не хотела верить в то, что Гропиус безрезультатно съездил в Берлин, подозревая, что там все-таки было что-то, о чем он решил умолчать. А Гропиус, в свою очередь, не мог смириться с этим провалом: Фелиция, найдя какой-то телефонный номер, продвинулась в розысках значительно дальше, чем он после этой утомительной поездки.
Жалея потраченное время, а скорее себя, Гропиус задумался и вдруг пришел к одной мысли. Ошарашенный этой идеей, он вскочил, пробормотал какое-то короткое извинение и поспешно уехал домой.
В ФРС в Пуллахе царили напряжение и раздражение. После обеда СИГИНТ получил новый и-мейл; код IND, которым заканчивалось и это электронное сообщение, переполошил всех.
Майер, одетый, как обычно, в серый костюм, не смог сдержать снисходительно-самодовольной ухмылки, когда в начале шестого передал пришедшее сообщение Ульфу Петерсу, руководителю пятого оперативно-розыскного отдела. Петерс, лицо, официально ответственное за это дело, уже успел сточить все зубы на этом злосчастном коде IND. Он проработал все возможные версии, начиная от коммерческого шпионажа, наркоторговли и заканчивая международным терроризмом. Несмотря на опыт, этот случай почти лишил Петерса веры в себя, если не сказать привел в отчаяние. У него не было никакого желания заниматься дальше этой проблемой, за которой, быть может, кроется какая-нибудь совершенно безобидная история. Втайне он надеялся, что дело как-то рассосется само собой, увязнет в песке, там, где обычно оказываются две трети всех разработок.