Позвонив из телефонной будки, Фелиция забронировала два номера в гостинице «Интерконти». Почти в полночь они подъехали к отелю, располагавшемуся между городским парком и катком, и, обессиленные, сразу же легли спать.
Во время совместного завтрака на следующее утро Гропиус поймал себя на том, что он тщательно разглядывает каждого, кто входит в ресторан (а их было немного, поскольку в это время, в начале декабря, гостиница была заполнена меньше чем наполовину), и подвергает всех обстоятельному анализу. Но гости были в основном заняты собой или лежавшими на стойках утренними газетами, так что Гропиус с облегчением встретил начинающийся день.
Около десяти утра они вошли в помпезное здание банка на Оперной площади. Вычурная солидность помещения даже состоятельному клиенту внушала ощущение, что он всего лишь жалкий проситель.
Гропиус серьезно заметил:
— Итак, еще раз, что бы ни находилось в этой папке, мы оставляем это в ячейке. И никаких дискуссий на повышенных тонах! Тут все стены нашпигованы камерами и микрофонами.
— Да. Как договаривались, — ответила Фелиция не менее серьезно.
Пока Фелиция предъявляла свои документы, свидетельство о смерти Шлезингера и о наследовании, Гропиус наблюдал за этой сценой издалека, с деланным безразличием. Выяснение личности и прав заняло около 15 минут, после чего Фелиция позвала Гропиуса и указала рукой на строго одетую, черноволосую сотрудницу банка в очках в красной оправе:
— Эта дама отведет нас к банковским ячейкам.
Спускаясь по мраморной лестнице, которая распространяла запах дезинфекционного средства и выглядела так, как будто вела в операционную, они попали в подвальный этаж банка и оказались перед решетчатой дверью. Камеры были в каждом углу и усиливали впечатление, что здесь наблюдают за каждым шагом, записывают каждое движение.
Гропиус волновался и совершенно не замечал душевных переживаний Фелиции. Он ломал голову над тем, что может находиться в этой папке, и какую роль в этой истории играла Вена, почему был выбран именно этот город. Правда, все размышления не приводили к сколь-нибудь значимым результатам. После того как они прошли решетку, служащая банка повернула налево, где за узким коридором располагалось ярко освещенное помещение с сотнями ячеек. Гропиус почувствовал себя совершенно подавленным и угнетенным.
Ячейка № 1157 располагалась в дальнем ряду чуть выше уровня плеча, и черноволосая служащая банка привстала на цыпочки, чтобы открыть сейф, после чего тактично отошла. Напряженно Гропиус следил за тем, как Фелиция вынула алюминиевую кассету. Она была достаточно большой, чтобы в нее могла поместиться папка.
Фелиция казалась невозмутимой, во всяком случае она была намного спокойней Гропиуса, когда открыла крышку и заглянула внутрь. Там лежало нечто завернутое в белую ткань. При ближайшем рассмотрении это оказалась подкова из слоновой кости величиной с ладонь, желто-коричневого оттенка.
— Что это? — удивленно спросила Фелиция, вовсе не ожидая, что Гропиус ответит на ее вопрос.
— Видимо, археологическая находка. Исследователи древности пишут о таких вещах целые тома научных работ.
— Но зачем он хранил эту штуку в сейфе? И почему именно здесь?
— То, что кажется нам совершенно не имеющим значения, может быть весьма ценным для археолога. — Гропиус покачал головой. — Подкова. — он разочарованно посмотрел в сторону. Вдалеке ему почудился язвительный хохот, как будто Шлезингер тайно наблюдал за ними и радовался, что так удачно подшутил. Он почувствовал, как кровь ударила ему в голову.
— Это все? — пробормотал он сквозь зубы. — Это точно все?
— Похоже на то, что вы рассчитывали на большее, не так ли, профессор? Или, может быть, вы знаете, что с этим делать? — мрачно заметила Фелиция.
Гропиус удивленно поднял брови.
— Нет, — возразил он, — при всем желании. Пойдемте отсюда!
Фелиция торопливо закрыла сейф.
Живописную Оперную площадь почти полностью заволокло влажным декабрьским туманом, сквозь который тот тут, то там просвечивали огоньки праздничного предрождественского освещения. Фелиция и Гропиус, желая поскорее укрыться от сырости, зашли в кафе недалеко от отеля. Невероятно важный администратор, поджидавший посетителей за стеклянной дверью и зорко следивший за тем, чтобы в знаменитое заведение могла проникнуть только приличная публика, проводил их к одному из лучших столиков у окошка. Официант принял заказ, два кофе меланж[16], что по старой традиции венских кофейных домов означало — очень крепкий кофе с высокой шапкой пены из взбитых сливок.