В маленьких общинах ведущую роль играло слово. «Все вопросы, представляющие всеобщий интерес и определяющие сферу архэ[64], улаживать которые было некогда обязанностью властителя, теперь передаются в ведение ораторского искусства и разрешаются посредством прений. Раз так, необходимо, чтобы они формулировались в выступлениях, отливались в форму антитетических доказательств, противопоставленных аргументаций. Тем самым между политикой и логосом[65] устанавливается тесное отношение, взаимная связь. Политика в основном превращается в манипулирование языком, а логос изначально осознает себя, свои правила, свою действенность через свою политическую функцию»[66].
Слово обрело огромный вес уже в гомеровских поэмах, совпадающих во времени с рождением полисов, но в дальнейшем его значение только росло: мало-помалу слово становится инструментом власти, доступным уже не только узкому кругу привилегированных, как у Гомера, но и — во всяком случае, в демократических полисах вроде Афин — куда более широкому слою граждан. Так развивается целый пласт размышлений о речи и ее возможностях; кое-кто начинает обучать красноречию, и это знаменует рождение новой техники коммуникации, риторики.
Параллельно полисы пользовались изобретением VIII в. до н.э. — алфавитом. Во многих из них граждане ощутили необходимость записать законы на стенах храмов или на больших стелах, установленных в общественных местах. В Афинах начало этому положил Солон, который писал:
Записанные таким образом законы помещались в самом сердце полиса, в местах, где каждый мог с ними свериться: в пританее[68], вблизи от Гестии, богини домашнего очага (в данном случае очага полиса), или в больших святилищах. Так, во второй половине VII в. до н.э. на стенах храма Аполлона Пифийского были выгравированы первые законы Гортины[69]. Нужно иметь в виду, что жилище бога есть общественное место: тексты законов и указов всегда высечены в самой доступной части храма, в ограде, где могли собираться десятки людей. Они должны быть видимы и пригодны для чтения, даже если речь идет об отдаленных или редко посещаемых местах. Именно поэтому надпись в гроте, служившем храмом Диониса в Каллатиде, городе на берегу Черного моря, возвещает, что стела выгравирована в самой видимой его части.
Как измерить важность и новизну таких общественных надписей? Подобные памятники существовали уже на Ближнем Востоке: к их числу относятся законы Хаммурапи, написанные примерно на тысячу лет раньше[70]. Сегодня ученые видят разницу между греческими и ближневосточными надписями прежде всего в том, что греческие тексты могли прочесть все, а стелу Хаммурапи, пусть и выставленную в общественном месте, — только искушенный в клинописи человек[71]. В ней к тому же говорится:
Обиженный человек, у которого судебный спор возникает, пусть придет перед статую мою, именуемую «Справедливый царь», и стелы моей начертание пусть он заставит огласить, указы мои драгоценные пусть он услышит...[72]
Эта разница безусловно наличествовала в классический период, с момента широкого распространения письменности. Сами греки любили распространять мысль о том, что первые тексты законов были предназначены для всех. Так, если верить тому, что Плутарх говорит о Солоне:
После введения законов к Солону каждый день приходили люди: то хвалили, то бранили, то советовали вставить что-либо в текст или выбросить. Но больше всего было таких, которые обращались с вопросами, осведомлялись о чем-нибудь, просили дополнительных объяснений о смысле каждой статьи и о ее назначении[73].
Из данного пассажа можно было бы сделать вывод, что греки уже с эпохи Солона, т.е. в начале VI в. до н.э., могли не только разбирать текст, но и анализировать. Не очевидно, однако, что они с самых первых надписей освоились с письменностью настолько, чтобы читать выставленные на всеобщее обозрение тексты без посредника. Известно, что при введении алфавита в Греции существовали писцы, обладавшие высоким статусом; кроме того, они пользовались значительными преимуществами, из чего следует, что их не так-то легко было заменить[74]. Вероятнее всего, первоначально письменность была доступна не всем, и в переходный период надписи оказывались для греков столь же загадочными, сколь законы Хаммурапи для вавилонян, а грамотеи исполняли ту же роль, что шумерские книжники: читали стелы и объясняли их содержание.
67
Полисное общественное здание, где поддерживался священный огонь и столовались почетные гости полиса и лица, находившиеся на государственном обеспечении.
69
Известно также по меньшей мере три шумерских и аккадских свода законов, составленных раньше кодекса Хаммурапи и явно повлиявших на него.
70
Détienne M. «L'espace de la publicité» — Les savoirs de l'écriture en Grèce ancienne. P. 46.
73
Ср.: Ruzé F. «Aux débuts de l'écriture politique: le pouvoir de l'écrit dans les cités». — Les savoirs de l'écriture en Grèce ancienne. P. 82—94.