– А что с тобой, ты плакал? – прерывает мои размышления Эмма.
От этой девчонки ничего не скроешь, в каком-то смысле она еще хуже Звевы. Ей стоило бы стать адвокатом – я могу замолвить за нее словечко перед моей дочерью.
– Да нет, какое там плакал, я простыл!
Секунду она пристально смотрит на меня и вдруг так заразительно улыбается, что, чтобы не расколоться, мне приходится быстро отвернуться, доставая для нас из буфета два бокала.
– Я еще не поблагодарил тебя за скатерть, – говорю я погодя, – мне было очень приятно твое внимание.
– Ну что ты, – возражает она, – это я должна тебя благодарить.
Я поворачиваюсь и встречаюсь с проникновенным взглядом ее глаз.
– Я знаю, что тебе было непросто в тот день в больнице, но я благодарна тебе, что ты проявил уважение к моему решению.
Так странно слышать, как кто-то выражает благодарность в мой адрес – не могу сказать, что я очень уж к этому привык. Если тебе то и дело высказывают, что ты оказался никудышным, то в конце концов ты утверждаешься в мысли, что ты и не в состоянии быть кем-то, кроме как никудышным.
– А отек со скулы уже сошел! – довольно восклицаю я.
– Да уж, к счастью, да, – мигает она в качестве подтверждения.
– А как рука?
– Лучше. – Она поднимает локоть, чтобы показать мне повязку: – Теперь я в состоянии даже ею двигать.
Сегодня Эмма кажется мне еще красивее – может быть потому, что лицо ее украшает новое для меня радостное выражение. Лишь немногим людям дозволяется наблюдать радость, отчаяние, злость, страдание, наслаждение или состояние эйфории, написанные у кого-то на лице; всем же остальным приходится довольствоваться той единственной маской, которую человек нам предлагает. Очень может быть, что Эмма решила довериться этому одинокому нелюдимому старику и не скрывать от него ту толику радости, которая все еще иногда сияет у нее в глазах.
Эта мысль заставляет меня довольно улыбнуться, и я начинаю накрывать на стол, пока Эмма нарезает курицу. Кухня наполняется ароматами мяса и картошки, и я вдруг отдаю себе отчет, что в последние сорок восемь часов все мое пропитание составляли лишь баночка «Симменталя»[15], один апельсин, пакетик крекеров и бутылка вина. Негусто для моего старого измученного организма.
– А этого нету дома? – спрашиваю я внезапно.
Она становится серьезной.
– К счастью, нету.
Я стараюсь изо всех сил, чтобы аккуратно накрыть на стол, и, закончив, передаю ей тарелки, в которые она накладывает нам еду. Когда мы садимся за стол, мы выглядим как отец с дочерью, ужинающие самым обычным образом, а не как две неприкаянные души, пытающиеся в меру своих сил справиться с бурей.
Даже не знаю почему, но я рассказываю ей о Катерине:
– У моей жены был любовник.
Она поднимает на меня глаза.
– Я только что узнал, мне сказала моя дочь.
– А сам ты никогда не замечал?
– Нет. А может и да, и притворялся, что не вижу.
Не знаю, что у нас установились за отношения и по какой непонятной причине у меня возникает желание рассказывать о моих личных делах женщине, с которой я едва знаком. Точно так же мне неясно, с чего вдруг ей кажется приятным проводить время со мной.
– Со стороны мне казалось, что ты больше доволен жизнью, – замечает она.
Ну конечно, все самое интересное в человеке видишь как раз со стороны, внутри можно найти только кровь, кишки и сожаления. Ничего особенно привлекательного.
– Я доволен. Или, лучше сказать, каждый день бьюсь за то, чтобы быть довольным.
– Ты молодец, мне кажется, что я делаю с точностью до наоборот.
Я готовлюсь вонзить зубы в куриное крылышко, когда неожиданно появляется Вельзевул, просочившийся, как обычно, сквозь узкую щель приоткрытого в гостиной окна.
– А, смотрите-ка, кто к нам пожаловал, проныра из проныр! – восклицаю я, едва заметив, как его мордочка заглядывает в дверь кухни.
Два дня он где-то пропадал и шатался по каким-то одному ему известным делам, а теперь, когда тут оказалась курочка, чтобы положить на зубок, он решил заявиться. Эмма протягивает ему кусочек – стремительно дернув головой, он хватает его и проглатывает в одну секунду. После чего принимается активно тереться о ноги своей новой обожаемой пассии. Ко мне он не подходит – знает, что неправ, и не хочет слишком злоупотреблять ситуацией.
– Я решила бежать, – в какой-то момент произносит Эмма.
– Так значит, неправда, что ты делаешь все, чтобы быть недовольной. И куда ты отправишься?
– Уеду отсюда куда-нибудь: может быть, на север, к одной моей подруге, я с ней познакомилась несколько лет назад. В любом случае лишь бы подальше от него.
15
«Симменталь» – популярная марка консервированной говядины в желе, готовой к употреблению (