— Темира? Значит, она иностранка?
— Ничего не бывало, русская.
И знакомый пояснил ему, что, будучи при святом крещении, в угоду бабке, названа грубым именем Татьяна, она была вынуждена просить, чтобы ее называли Темирой.
Они познакомились — и мотылек опалил крылья. Он убедился, что не противен девушке. В контрдансе они больше говорили глазами, а все нужное он изъяснял ей шепотом, хотя и по-французски, но не выдав прискорбного затвердения своих носовых хрящей.
Она представила его своему отцу, человеку старинного покроя, говорившему только по-русски. В этот первый вечер они много танцевали вместе, и ей было не в чем упрекнуть его, отлично изучившего, каким образом должно в менуэте ставить тело и производить разные положения ногами, как украшать танец шагами «балансе» и «грав», как во время танца держать руку, отводить плечи в разные стороны и употреблять обороты головы. И когда в этом танце ему приходилось в три меры подавать своей даме обе руки и чувствовать на ладонях нежность ее пальчиков, он видел впереди себя, на всем протяжении жизни предстоявшей, только молодость, счастье и неописуемые наслаждения.
Он стал частым гостем ее семьи и был рад, что разговор всегда шел по-русски, так как беседа наедине не могла быть допустимой. Когда же, почувствовав ее будущий ответ, он сообщил ее отцу о своей надежде вступить в супружество, его предложение было принято, и он сделался счастливым женихом.
Час их соединения был назначен, и невеста устроила девишник. Были танцы, и были игры, и все было прекрасно, пока кто-то не предложил играть в фанты, а именно в остроумную французскую игру «Корбийон».
Играют в нее так: все по очереди выкликают по-французски:
— Je vous vends mon corbillon; qu’y met-on[114].
И нужно ответить на это находчиво и в рифму.
И вот, когда изящная корзиночка попала в руки Темиры и когда она, сверкнув огнем чудных глаз, кинула вопрос жениху, — он, придумав самое сладкое, ответил ей громко, выдав природный недостаток своих носовых хрящей:
— Бон-бон![115]
Следствием чего явился раскат всеобщего в зале хохота.
Девушка краснеет, опускает глаза, полные слез. Молодежь возвращается к забавам. Темира удаляется в соседнюю комнату. Он спешит за ней, чтобы рассказать ей искренне и откровенно о несчастии, постигшем его носовые хрящи, затвердевшие слишком рано. Но она вырывает свою руку из честной руки любящего юноши с уклончивыми словами:
— Извините меня, несносно болит голова.
Лекарь, доставивший его домой, сообщил ему, что он лишился чувств, очевидно пораженный нездоровьем невесты. Мучительная ночь. Утром он рано одет, чтобы ехать объясниться. Но вот ее письмо.
Кратко и твердо, без лишних слов, она отдает дань его достоинствам и чувствам, но признается, что никогда не могла бы счастливо жить с человеком, обладающим таким недостатком. «Вы меня разумеете… и мне остается только пожелать вам всякого благополучия».
Душа его была подобна морю, ветром колеблему. Схватив горячку, обычную в те времена любовную болезнь, ныне называющуюся гриппом и происходящую от иных причин, он опомнился только на десятый день. Но, как бывает на море после бури, и в его страждущую душу уже снизошла тишина.
Была весна, он был молод, имел прочную коляску и слуг, — и ничто не помешало ему, выйдя в отставку, уехать в Рязанскую губернию, в деревню отцов, на покой, так быстро залечивающий раны, нанесенные Татьяной, Темирой, — не все ли равно!
Нам остается прибавить, что в деревне он прожил почти безвыездно двадцать лет. Ушел блеск царствования великой Екатерины, мелькнуло тяжкое и тревожное время Павла, дни Александра Благословенного омрачились нашествием французского чудовища Бонапарта. Миновало и это лихолетье, но он не вернулся в столицы. Одинокий, он бродил с ружьем по болотам, скакал по полям за зайцами, хаживал и на медведей, которым не было дела до качества его носовых хрящей.
Он остался холостым, но подробности его жизни неизвестны. Близость большой реки и обширных лесных пространств, несомненно, облегчала его жизнь, утешая его рыбой и грибами. По произведенным нами исследованиям, он мог всегда иметь к столу блюда того времени, а именно стерляжий присол, схаб белужий паровой, щуку-колотку, рассольного сига и уху из пескарей и ершей с налимьей печенкой. Из блюд грибных в тех краях изготовляли отменно: грибы гретые с луком, капусту матковую с грибами, грибные галушки, грузди с маслом, таковые же с соком и таковые же холодные с хреном. Лучшей же утехой оскорбленного в чувствах человека могли служить утоляющие жажду напитки, как-то: настойка, наливка, травник и в особенности так называемый ерофеич.