Так скажи мне: когда один человек любит другого, кто из них кому становится другом: тот, кто любит, – любимому или любимый – тому, кто любит? Или же тут нет никакой разницы?
b
– Мне кажется, – отвечал он, – разницы здесь нет никакой.
– Что ты говоришь? – спросил я. – Значит, если один любит другого, они оба становятся друзьями друг другу?
– Да, – отвечал он, – по крайней мере, таково мое мнение.
– Как, разве не бывает, что любящий не встречает ответной любви со стороны того, кого он любит?
– Бывает.
– Но, значит, бывает даже и ненависть к любящему? Иногда ведь, думается, влюбленные испытывают это со стороны своих любимцев: любя очень сильно, они чувствуют, что не встречают ответной любви, другим же их любимцы попросту отвечают ненавистью. Разве тебе не кажется, что так бывает?
c
– Да, и даже очень, – отвечал он.
– Разве в подобном случае дело обстоит не так, что один любит, другой же – любим?
– Да, так.
– Но кто же из них кому друг? Любящий – любимому – даже если он не пользуется взаимностью или ему платят ненавистью – или любимый – любящему? Или при таких обстоятельствах ни один из них не бывает другому другом – когда нет взаимной любви между обоими?
– Видимо, дело обстоит именно так.
d
– Значит, мы пришли к иному мнению, чем раньше. Тогда мы считали, что если один из двух любит, то они оба – друзья. Теперь же нам кажется, что если нет взаимной любви, то ни один из двоих не может считаться другом.
– Это похоже на правду, – отвечал Менексен.
– Значит, любящему ничто не мило, если он не встречает взаимности?
– По-видимому, да.
– Значит, нельзя назвать любителями лошадей тех, кому лошади не отвечают любовью, или любителями перепелов, а также собак, вина, телесных упражнений или мудрости, если (в последнем случае) мудрость не платит им взаимностью? Или каждый из них любит эти вещи, хотя они им не дружественны, и солгал поэт, сказавший:
e
– Нет, мне думается, он не лжет, – сказал Менексен.
– Значит, ты считаешь, что он говорит правду?
– Да.
– Похоже, следовательно, что любимое мило любящему, если оно и не отвечает ему взаимностью или даже его ненавидит? Это видно и в случае с новорожденными детьми:
213
одно они еще не любят, другое даже ненавидят – когда, к примеру, их наказывает отец или мать, – но и питая ненависть, они в эту пору милее всего на свете своим родителям.
– Да, – подтвердил Менексен, – мне кажется, это так.
– Следовательно, по этому слову, другом оказывается не любящий, но любимый.
– По-видимому.
– И врагом оказывается ненавидимый, а не тот, кто ненавидит.
– Это ясно.
– А следовательно, многие бывают любимы своими врагами и ненавидимы друзьями и, таким образом, бывают друзьями своих врагов и врагами своих друзей, коль скоро друг – любимый, а не любящий.
b
Однако это в высшей степени нелепо, мой милый товарищ, более того, думаю я, невозможно быть врагом своему другу и другом своему врагу.
– Похоже, что ты говоришь правду, Сократ, – сказал Менексен.
– Значит, если это невозможно, любящее должно быть мило любимому.
– Очевидно.
– И, с другой стороны, ненавидящее должно быть враждебно ненавидимому.
– Это неизбежно.
c
– И все-таки мы вынуждены будем признать то, с чем предположительно согласились раньше: часто мы бываем друзьями тому, кто нам не друг, а нередко и враг, – тогда, когда кто-либо любит не любящего или даже ненавидящего, – и будто нередко мы бываем врагами тем. кто нам не враждебен или даже нас любит, – тогда, когда кто-либо ненавидит того, кто к нему не питает ненависти или любит его.
– Видимо, ты прав, – сказал он.
– Но какой же у нас будет выход, – спросил я, – если ни любящие не окажутся друзьями, ни любимые, ни любящие и любимые? Можем ли мы помимо них всех назвать еще и других, кому дано стать друзьями друг другу?
d
– Клянусь Зевсом, Сократ, – отвечал Менексен, – мне очень трудно тебе на это ответить.