– Ты говоришь дело, Хармид. И мне кажется, – продолжал я, – что нам надо вместе рассмотреть, обладаешь ли ты свойством, которое меня интересует, или нет,
e
дабы и ты не был вынужден говорить то, чего не желаешь, и мне не пришлось бы бездумно взяться за лечение. Итак, если тебе угодно, я хочу рассмотреть это вместе с тобою; если же нет, давай это оставим.
– Но мне это в высшей степени желанно, поэтому рассмотри вопрос таким способом, какой представляется тебе самому наилучшим.
– Мне представляется наилучшим такой способ рассмотрения: ведь ясно, что, если тебе свойственна рассудительность, у тебя должно быть насчет нее свое мнение.
159
Она необходимо должна, если только она тебе присуща, возбуждать у тебя определенное ощущение, из которого у тебя возникало бы о ней некое мнение – что такое эта рассудительность и каковы ее свойства? Или ты иного мнения?
– Нет, я думаю именно так.
– Ну, – продолжал я, – если только ты владеешь эллинской речью, то ведь сможешь нам сказать, что ты об этом думаешь и чем именно она тебе представляется?
– Возможно, – отвечал он.
– Для того чтобы мы могли установить, присуща тебе рассудительность или нет, скажи, – продолжал я, – что называешь ты, согласно твоему мнению, этим именем?
b
Но он сначала заколебался и не склонен был отвечать. Затем, однако, сказал, что рассудительностью кажется ему умение все делать, соблюдая порядок и не спеша, – в пути, и в рассуждениях, и во всем остальном также. «Мне кажется, – добавил он, – что в целом то, о чем ты спрашиваешь, можно определить как некую осмотрительность».
– И ты считаешь, что ты прав? – спросил я. – Впрочем, Хармид, действительно говорят, что осмотрительные люди рассудительны. Посмотрим же, дельны ли эти речи. Скажи мне, разве рассудительность не принадлежит к прекрасным вещам?
c
– Разумеется, – отвечал он.
– А какое свойство является более прекрасным для учителя грамматики – писать соответствующие буквы[19] быстро или медленно?
– Быстро.
– А читать? Быстро или медленно?
– Быстро.
– А быстро играть на кифаре и стремительно побеждать в борьбе ведь прекраснее, чем делать то же самое спокойно и медленно?
– Да.
– Ну а когда бьешься на кулаках или участвуешь в многоборье, разве дело обстоит не таким же образом?
– Несомненно.
d
– А в беге и прыжках и во всех остальных телесных упражнениях разве не присуще прекрасному все то, что совершается стремительно и быстро, а постыдному – то, что делается медленно и с трудом?
– Это очевидно.
– Значит, для нас очевидно, – сказал я, – что в отношении тела самым прекрасным является не осмотрительность, но высокая скорость и стремительность. Или это не так?
– Несомненно, так.
– Ну а рассудительность была у нас чем-то прекрасным?
– Да.
– Значит, что касается тела, не осмотрительность, но скорость была бы более разумной, поскольку рассудительность – это нечто прекрасное?
e
– Похоже, что так, – отвечал он.
– Далее, – сказал я, – что лучше: понятливость или тупость?
– Понятливость.
– А понятливость является ли способностью понимать быстро, в то время как тупость означает замедленное понимание?
– Да.
– А что неизмеримо прекраснее: обучить другого быстро и решительно или же медленно и постепенно?
– Быстро, – отвечал он, – и решительно.
– Далее, припоминать и запоминать лучше медленно и постепенно или решительно и быстро?
160
– Решительно и быстро, – отвечал он.
– И находчивость является некоей стремительностью души, а вовсе не ее медлительностью?
– Это правда.
– Так не сводится ли все сказанное – об учителе грамматики, кифаристе или любом другом мастере – к тому, что наилучшим является самое быстрое, а не самое медленное?
– Это так.
b
– Ну а при душевных поисках и размышлениях, думаю я, достойным похвалы оказывается не самый медлительный, с трудом соображающий и находящий решение человек, но тот, кто это решение усматривает быстрее и легче всех.
– Да, это так, – сказал он.
– И разве, Хармид, – спросил я, – все, что касается тела и души, не представляется нам более прекрасным, если ему свойственны стремительность и скорость, а не медлительность и осмотрительность?
19
В оригинале όμοια γράμματα – одинаковые (подобные)