Позаботься о том, чтобы Веерт сюда приехал, и напиши скорей.
Твой Ф. Э.
Впервые опубликовано в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd, I, Stuttgart, 1913
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
102
ЭНГЕЛЬС — МАРКСУ
В ЛОНДОН
[Манчестер, около 20 июля 1851 г.]
Дорогой Маркс!
Возвращаю документы. Письмо Микеля мне понравилось. По крайней мере, это парень с головой; он стал бы, вероятно, совсем дельным, если бы побыл некоторое время за границей. Его опасения, что наш опубликованный теперь документ{406} произведет неблагоприятное впечатление на демократов, совершенно справедливы, поскольку дело идет о его краях. Эта нижнесаксонская самобытная среднекрестьянская демократия, у которой «Kolnische Zeitung» еще недавно лизала зад, предлагая ей союз, лишь этого и заслуживает и стоит гораздо ниже мещанской демократии сравнительно крупных городов, которая ведь верховодит ею. А эта типичная мелкобуржуазная демократия, хотя, по-видимому, и сильно оскорбленная нашим документом, сама слишком ущемлена и придавлена, так что она тем более готова признать вместе с крупной буржуазией необходимость «пройти через красное море». Эта публика все больше и больше будет примиряться с необходимостью кратковременного террористического господства пролетариата, уверив себя, что долго оно продолжаться не сможет, потому что положительное содержание документа настолько, мол, нелепо, что о постоянном господстве подобных людей и об окончательном осуществлении подобных принципов не может быть и речи! Наоборот, ганноверский крупный и средний крестьянин, ничего не имеющий, кроме своего участка земли, чей дом, усадьба и амбары подвергаются всевозможным опасностям ввиду вероятного банкротства всех страховых обществ, отведавший, к тому же, со времени Эрнста-Августа всю сладость законного сопротивления, — этот немецкий sturdy yeoman{407} трижды подумает, прежде чем решится вступить в красное море.
Судя по письму Б[ермбаха], предателем является Хаупт; не могу этому поверить. Во всяком случае, эту историю надо расследовать. Подозрительно, правда, что Х[ау]пт, насколько мне известно, все еще на свободе. О поездке в Гамбург из Кёльна или Гёттингена нечего и думать. Трудно сказать, найдем ли мы когда-нибудь какие-либо указания по этому поводу в судебных документах или протоколах. Если этот человек изменник, то этого не следует забывать, и при первом удобном случае он должен быть примерно наказан.
Я надеюсь, что Даниельса скоро выпустят. Ведь это единственная политическая фигура в Кёльне. Он, наверное, сумел бы, несмотря на полицейскую слежку, продолжать вести дело как следует.
Возвращаюсь снова к вопросу о действии нашего документа на демократов. М[икелю] следовало бы помнить, что мы непрестанно и систематически преследовали этих господ, нападая на них во всех документах, которые в той или иной мере являлись партийными манифестами. Почему же вдруг такой шум по поводу программы, которая в весьма спокойной форме, а, главное, совершенно не затрагивая личностей, только резюмирует то, что уже давно было напечатано? Может быть, наши ученики на континенте отреклись от нас, может быть, они вступили в более тесные сношения с демократами, чем это допустимо с точки зрения партийной политики и партийной чести? Если революционная трескотня демократов объясняется именно отсутствием серьезных разногласий, то спрашивается, кто же виноват в этом отсутствии разногласий? Во всяком случае не мы, а скорее всего немецкие коммунисты в самой Германии. В этом-то, кажется, и заключается вся суть дела. Всякий сколько-нибудь понимающий демократ должен был наперед знать, чего ему ждать от нашей партии; этот документ не мог дать ему ничего особенно нового. Если они заключили временный союз с коммунистами, то они были полностью осведомлены об условиях и продолжительности этого союза. Только ганноверские средние крестьяне и адвокаты могли вдруг поверить, что коммунисты с 1850 г. отреклись от принципов и политики «Neue Rheinische Zeitung». Вальдеку и Якоби ничего подобного, наверное, и не снилось. Во всяком случае такого рода публикации не вызовут никаких продолжительных изменений ни в «природе вещей», ни в «понятии отношения», выражаясь языком Штирнера[290]. Демократическая трескотня и тайная агитация скоро снова будут процветать, и демократы пойдут рука об руку с коммунистами. А что эти господа на другой день после революции будут нам делать всякие пакости, — это мы знаем давно, и этого никакой дипломатией не предотвратишь.
290
29 °Cм. М. Stirner. «Der Einzige und sein Eigenthum». Leipzig, 1845, S. 126 (M. Штирнер. «Единственный и его собственность». Лейпциг, 1845, стр. 126). —