Лондон, 2 декабря 1851 г.
… Г-н Кинкель, как Вы знаете, продолжает свое турне по Соединенным Штатам[531]. До сих пор он собрал примерно 12000 долларов, но весьма благоразумно остерегался высказываться о действительном отношении к этому делу различных фракций эмиграции; это видно уже из того, что он обращался даже к моим личным друзьям и фактически добился хитростью их содействия. Он послал в газеты следующую нелепую программу:
«К друзьям народа.
Позорная тирания и несправедливость германских деспотов достигла самых крайних пределов. Все свободные учреждения, завоеванные во время революционной борьбы 1848 г., разрушены грубой силой монархов. Пришло время, когда для угнетенного народа стало как правом, так и обязанностью обнажить свой меч и сразиться за самые священные права, которыми верховное существо в равной мере наделило всех людей. Ненависть к деспотам, трусливо убивающим или бросающим в тюрьмы всякого, кто поднял руку или возвысил голос за республиканскую реформу и за свободу угнетенных людей, дошла до такого предела, за которым последует колоссальной силы взрыв, и весьма вероятно, что грядущей весной солнце взойдет, озаряя зрелище самой отчаянной борьбы, которую люди когда-либо вели против своих угнетателей. Италия будет бороться до тех нор, пока тирания не будет сметена с лица земли и пока свобода не будет провозглашена во всех провинциях Старого света. Если Америка подала благородный пример в 1776 г., то Европа готова последовать по стопам своей молодой и благородной сестры с берегов страны Колумба. Чтобы осуществить эту, столь желанную цель — и особенно в Германии — видные немецкие республиканцы (?), ныне являющиеся эмигрантами в Лондоне, объединились для осуществления национального займа, обещая употребить все усилия к тому, чтобы после установления республики погасить заем и полностью уплатить проценты по нему. Все друзья свободы в этой стране ныне призываются оказать добровольную помощь в деле достижения этой цели. Без денег нельзя совершить ничего. Поэтому от сочувствующих республиканизму в высокой степени зависит решение вопроса о том, суждено ли этому проекту осуществиться.
Балтимора, октябрь 1851 года.
Д-р Г. Кинкель, по поручению лондонского комитета».
Г-н Готфрид нашел в Соединенных Штатах только одного ревностного противника в лице К. Гейнцена, который представляет клику Руге — Фиклера. Но вражда со стороны такого вульгарного крикуна, как Гейнцен, может только способствовать успеху каждого, против кого она направлена. Среди гарантов кинкелевского займа публично фигурируют три прусских экс-лейтенанта — Шиммельпфенниг, Виллих и Техов, студиозус Шурц, граф О. Рейхенбах и посредственный берлинский литератор Мейен. Но конфиденциально Кинкель заполучил еще подписи Лёве фон Кальбе (было бы точнее, если бы он назывался Кальб фон Лёве{737}), экс-председателя охвостья имперского парламента в Штутгарте[532]. Этот Лёве является обладателем принятого в Штутгарте документа, который дает ему полномочие созвать имперский парламент, когда и где он того захочет. Поэтому для Кинкеля, который намеревается вступить в Германию в качестве временного правительства, было важно заполучить этого мужа, чтобы поставить свое «господство» на «правовую почву».
Вторым тайным гарантом является д-р ДЭстер. Его многочисленные кредиторы в Германии, наверное, с удовлетворением узнают, что он гарантирует уплату процентов по кинке-левскому двухмиллионному займу и одновременно в качестве министра финансов будет заведовать только что поступившими 20000 долларов. Г-н Д'Эстер хочет без помехи обирать крестьян в качестве сельского врача в Швейцарии (говорят, он находится там в лучшем положении, нежели это было в Кёльне, где его осаждали кредиторы, а не пациенты) и одновременно держать для себя открытыми большие врата, ведущие на революционные правительственные небеса. Поэтому он предоставил свою гарантию только под печатью тайны. Но если он окажется вынужден публично отстаивать то, что им на старый лад «тайком прядется»{738}, — то это не повредит.
Из того сообщения, которое однажды направил Вам Фрейлиграт. Вы достаточно ознакомились с характером г-на Готфрида Кинкеля. Таким образом, Вас не удивит, если Вы узнаете, что в Соединенных Штатах «ложь» была его «великим» и, в последнем счете, единственным средством. Так, один друг пишет мне между прочим:
532