Не отводит ни дня, ни часаТоропящееся пероНа словесные выкрутасы,Изготовленные хитро.
И недаром боятся люди,Сторонящиеся меня,Самоходных моих орудийРазрушительного огня.
Кровь колотит в виски!Скорее! Смерть не ждет!Да и жизнь не ждет!Поэтическую батареюЯ выкатываю вперед.
1957
По сообщенью барометраРабота кончится нескоро.Кидают вверх четыре ветраКуски раздробленного моря.
Крылатых грузчиков лопатыВыбрасывают из заливаОбломки тучи синеватойИ воду цвета чернослива.
Большое солнце ходит кругомИ наблюдает с небосвода,Как из угла кидают в уголБлестящую, как уголь, воду.
И на кунгасы, на баркасыС опущенными якорямиЛетят осколки черной массы,Ветрами вырытой из ямы.
1957
Как грузчик в каменном карьере,Морская трудится волна;Ворчит и роется в пещереИ выгребает все со дна.
И день и ночь без всякой сменыПересыпает, рушит, бьет,В зеленой мгле, в соленой пенеИз глуби камни достает.
Так дышит грудь каменотеса,Трудом взволнованная грудь,Когда у скального откосаЛожится море отдохнуть.
1957
Если ты владел умелоТопором или пилой,Остается в мышцах телаПамять радости былой.
То, что некогда зубрилаОсторожная рука,Удержавшая зубилоПод ударом молотка.
Вновь почти без напряженьяОбретает каждый разРавновесие движеньяБез распоряженья глаз.
Это умное уменье,Эти навыки трудаВ нашем теле, без сомненья,Затаились навсегда.
Сколько в жизни нашей смытоМощною рекой временРазноцветных пятен быта,Добрых дел и злых имен.
Мозг не помнит, мозг не может,Не старается сберечьТо, что знают мышцы, кожа,Память пальцев, память плеч
Эти точные движенья,Позабытые давно, —Как поток стихотворенья,Что на память прочтено.
1957
Все начинается трубойДостаточно искусной,Гудит пастушеский гобойЗадумчиво и грустно.
Гобой — начало всех чудес.В затейливом сравненьеОн — архитектора отвесДля музыкостроенья.
И весь оркестр духовой,Дыханье громобоя,Идет дорогой звуковойПо голосу гобоя.
Напиток звука свеж и чист,И это знает каждыйИ пьет мелодию флейтист,Позеленев от жажды.
И геликон ревет, как слон,Как будто бивни-трубыСогнуть и свить способен он,Пока в работе губы.
Хрипун, удавленник — фагот,Типаж литературный,И тот дает, разинув рот,Пассаж колоратурный.
А у кларнета силы нет,И он почти не дышит,И только охает кларнетВсе тише, тише, тише.
На нотной лестнице тромбонСпоткнулся в нетерпеньи,Он позабыл про камертон,Про скользкие ступени.
Но дирижеру опыт дан,Наверное, недаром,И он взрывает барабанРассчитанным ударом.
Гудит струной дощатый пол,И хлопают литавры,Как будто вышел дискоболИ пожинает лавры.
И сотрясаются окрестВсе горы и все долы,Покамест духовой оркестрИграет марш веселый.
1957
Глубокие порезыНа ивовых корнях.Ручей, как лист железа,Грохочет на камнях.
С горы, с крутого гребняГремит вода ключа,Как будто бы по щебнюЖелезо волоча.
По руслу-транспортеру,Сверкая сквозь кусты,Торопятся под горуЖелезные листы.
Как будто бы с вершиныПрокатный цех небесОбрезками с машиныЗаваливает лес.
1957
Дорога тянется от моряНаверх по берегу реки,И гнут хребты под нею горы,Как под канатом — бурлаки.
вернутьсяНаписано в 1957 году. Из «постколымских» стихотворений, продиктованных Колымой. Бухта — эго бухта Нагаева.
вернутьсяНаписано летом 1957 года в Сухуми. Поэту не надо бояться вступать на торные дороги. В любом сто раз описанном пейзаже поэт найдет что-то свое — без этой способности поэт не был бы поэтом. Если уж стихотворение пишется — значит, в «материале» найдена какая-то новизна, которая и привлекает поэта, ощутившего в себе силу эту новизну передать на бумагу. О дороге, об облаках, о дожде, о море русские поэты писали миллион раз. Напишите в миллион первый. И это не дань традиции, а уверенность в себе — ты видишь и нашел то, чего не заметил Баратынский и Фет.
вернутьсяНаписано в 1957 году в Москве. Сразу же напечатано — в марте 1958 года в журнале «Москва».
У меня несколько стихотворений о памяти. Это — считаю своим вкладом в русскую лирику, моей находкой в трактовке и художественном решении этой важнейшей человеческой темы, острейшей темы нашего времени. «Память» входила во многие антологии.
вернутьсяНаписано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений.
вернутьсяНаписано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений. Его хвалили в печати, но не по существу, а за «новые реалии» (Л. Озеров в «Вопросах литературы»). Мне же кажется, что тут дело не в «реалиях».
вернутьсяНаписано в 1957 году. «Постколымское» стихотворение. «Шоссе» встретило печатную похвалу чи-тателей-колымчан: «Наша дорога — трудяга». Отвечая одному из моих магаданских корреспондентов, я подчеркнул, что главное в «Шоссе» — то, что горы «тащат море в небеса».