Слушая рассказы Бертрана, дон Альфонсо видел перед собой своего тестя, видел явственнее, чем когда смотрел на него собственными глазами.
— Не таков был мой молодой король Генрих, — продолжал рассказывать Бертран. — Rassa — величал я его, он и в самом деле был Rassa. Он жил полной жизнью, расточал, не жалея, все, что имел: сокровища Шинона, своих рыцарей и наемников, себя самого. Он был великолепен, истый Rassa, и потому со стороны старого короля было вдвойне подло так урезать его. Зачем же он сделал его королем, если не давал ему жить по–королевски? Да, верно, я его восстанавливал против отца, а когда они мирились, восстанавливал снова. Люди говорят, он из–за этого голову сложил. Я никогда не думал, что человек может испытывать такую адскую боль, какую испытал я, когда умер мой молодой король. Может статься, что мои стихи повинны в его смерти. И все–таки я не раскаиваюсь ни в чем.
Он продолжал говорить тихо и страстно, должно быть, обращаясь уже к самому себе:
— Я любил многих женщин и многих терял, и мне случалось горевать, теряя ту или другую. Но по–настоящему скорбел я лишь о молодом короле. Лишь его я любил по–настоящему. — И Бертран нараспев, словно про себя, начал читать те стихи, которые сочинил на смерть молодого короля, ту жалобу, прекрасней которой никто не посвящал герою с тех пор, как Давид оплакивал Ионатана[177]. — Si tuit li dol elh plor elh marrimen, — пел он.
Когда собрать могли бы воедино
Со всей земли и слезы и печаль,
Утраты горечь, — смертную кручину,
Они сумели б выразить едва ль
Ту скорбь, что принесла с собой кончина
Младого повелителя британцев.
Дон Альфонсо смотрел, как страстно, словно прислушиваясь к внутреннему голосу, говорит Бертран. Над тонким, горбатым, поистине ястребиным носом буйным блеском сверкали большие серые глаза.
Поэт читал эти скорбные стихи с такой глубокой искренностью, что дону Альфонсо казалось, будто они возникают только сейчас, и король был растроган, что Бертран выворачивает перед ним всю душу. Ему захотелось ответить доверием на доверие. Бертран, этот безупречный рыцарь, обладает даром высказывать словами те невыраженные и невыразимые чувства, которые беспорядочно теснятся в груди; кто же, как не он, поймет и то смутное и темное, что томит Альфонсо.
— Ты говоришь, что по–настоящему не любил ни одной женщины? — с непривычной робостью спросил он. Бертран удивленно взглянул на короля.
— Так уж решительно я не стал бы это утверждать, — ответил он, улыбнувшись. — Однако доля истины есть в твоих словах.
— Но ты ведь воспевал женщин прекрасными стихами, — возразил Альфонсо.
— Не отрицаю, — сказал Бертран, — мужчина должен говорить женщине приятное, этого требует учтивость, а порой и сердце. Я клялся женщинам невесть в чем. Но клятвы, которые даешь в ночь любви, теряют силу к утру. Нарушение их — грех простительный, это признал даже мой духовник. Ведь яблоком нас соблазнила как–никак женщина!
Альфонсо рассмеялся, но продолжал выспрашивать:
— И тебе всегда удавалось превозмочь любовь? Превозмочь любовь ко всем женщинам без изъятия?
Старый рыцарь заметил, как лихорадочно Альфонсо ждет ответа, понял, что он думает о своей любовной связи с еврейкой, и почувствовал почти отеческую нежность к молодому королю, который, скрываясь за такой по–детски простодушной хитростью, на самом деле просит у него утешения.
— Да, мне это удавалось, — ответил Бертран. — Что женщины! — с беспечно–пренебрежительным жестом продолжал он, весело и ласково посмотрев на Альфонсо. — Как бы они ни волновали нам кровь, душу они не затрагивают. Послушай, что я тебе скажу, Альфонсо: жизнь рыцаря — это стремительный поток, он бежит и бежит, стирая и перемалывая все непрочное, все, что не вошло в душу. И давно уже стерты те женщины, которых я воспел в стихах, они стали пустым воспоминанием, расплылись в тумане. Другое дело — добрая битва: её след сохраняется надолго, воспоминание о ней согревает и придает силы. Дух мой остался молод из–за тех битв, в которых я сражался.
177
По библейскому преданию, Ионатан, сын царя Саула, друг Давида, погиб в битве с филистимлянами. Давид оплакал его смерть в «плачевной песне» («Вторая Книга Царств», гл. I, 19–27).