Он входит в судно и плывет близ брега, исполненного мумиями, где, кажется, мертвые были различного вида. Колико расстояния занимают они в сих пространных пирамидах, толико их ряды, стесненные на сем неизмеримом бреге: на каждом шагу надлежит ступить по некоей жертве лютыя смерти, в самое то время, когда в сих гробницах теряется человек, ищущий праху, в них заключающегося. Здесь погребенны целые роды; одни места, часто занимаемые, и гробы, другими гробами поглощаемы: два ряда мертвых тел составляют узкие и многочисленные пути подземных мест, сего владычества смерти. На сих пустых полях, от места до места, видны были низкие пирамиды, доказывающие то, что гордость знатных вельможей имеет всегда своих подражателей. Иосиф, плывя близ сего брега, следует душевной своей склонности и в приятную грусть себя повергает.
Судно продолжает плавание, и сим мрачным видам последует зрелище поражающее, удивлением и чудом Египта назватися могущее. Сие было Меридово озеро, ископанное в диком камне неутомимою рукою человека и помогающее Нилу, приемля его в свои недра, когда изливается он с излишеством, или соединяяся с ним рвами, когда бывают малые его воды. О цари! вы кажетеся иногда богами естества! Сей камень в океан превратился. Среди озера воздвигнуты великолепные чертоги, окруженные обелисками, зрящимися в водах, подобных чистому стеклу; тамо во время летнего жару царь с своим двором наслаждается свежим воздухом: тако на дне вод представляется жилище морского бога, окруженное тритонами[1] и бурею почитаемое. Между тем, сии чертоги и обелиски, смешанные вдали с гробницами, суть живый образ пышной суетности человеческой и того порога, о который разбивается мнимое величество.
Иосиф продолжает путь свой, и величайшее зрелище предстало его взору: Египет в неизмеримом пространстве предлагает ему все свои сокровища. Нил, победив многочисленные препятствия своему течению, низвергается с ревом и как бы во гневе с высоких камней ефиопских; потом течет он тихо между двумя рядами гор, кои Египет ограничивают и, препровождая реку до моря, кажутся принуждати ее к орошению сея великия страны. Брега сея реки до подошвы гор покрыты цветущею жатвою, густым дерном и плодовитыми древами, кои составляют сад неизмеримый, предлагают во всей величине страны сея дары свои путешествующим и спасают их от солнечного зною. Как в большом лесу дуб, вяз, сосна и тополь, соплетая различные свои ветви, растут в сладком согласии, без всякия помощи рук человеческих, — равно здесь, приятно между собою смешанные, рождаются померанцы златовидные, свежие оливы, желтые лимоны, мшистые персики и яблоки прозрачные; единое древо кажется вдруг носити все сии плоды, — толь тесно ветви их сплетенны; ослепляется око живостию цветов толиких, и ароматы их суть то же самое для обоняния, что для вкусу приятный ананас, соединяющий в себе всех прочих плодов приятность. По некиим местам пальмовые древа и кедры, кои кажутся быти леса сего прародителями, возносят над ними гордые верхи свои и от лучей дневного светила их защищают. Тут видны были древа и травы, для сей страны природою сужденные: смоковница, равныя высоты с величайшим дубом, лотос, подавший мысль о божественной амврозии, папир, из власатого верха своего широкие испускающий листвия, на коих Орфей писал первые стихи свои в сих местах волшебных. Птицы, сиянием перьев своих прельщающие, летают в сем лесу приятном, когда, светящиеся от солнечных лучей, многочисленные водные жители плавают по Ниловой поверхности. Среди сих садов великолепных, кои кажутся для единого созданы человека, гуляют стада красоты пречудныя и до половины травою сокрываемые: природа имела, кажется, в деснице своей кисть, толь прекрасно они были испещренны. Пастырские хижины, грады, храмы и пирамиды, коих образ в Ниле начертавается, пременяют зрелище: сии здания, под ясными сотворенные небесами, сохраняют первую юность свою, и Египет, вместилище художеств, почитает еще оных произведения и в отдаленнейшее предает потомство. Но с обеих стран различное положение мест украшает явление. Здесь черные и неплодные камни, составляя тысящи чудесных видов, возвышаются к облакам, отревают оные и силу ветров разбивают, дабы тихое и безоблачное небо в длину сея страны царствовало вечно; тамо сквозь прерванных рядов гор высоких видны пространные пустыни песчаныя Ливии. Египет, пораженный сим зрелищем, уверил себя, что боги избрали его в жилище свое. Тако изображал он еще поля Елисейские: в них видна была Лета, виющаяся, подобно Нилу, зримая в прелестном своем течении; тамо обитала тишина, забвенны были бедствия, и, равным образом, вечными камнями от тартара сие жилище разделялось.