Трудно узнать рассуждения древних о купечестве. Римляне, например, имели закон, который соединял жен, имеющих купецкую лавку, с рабами, целовальниками и комедиантами,[3] но другой закон придавал титул римского гражданина тому слуге, который шесть лет имел хороший торг и наполнил римские магазейны.[4]Такой слуга пожалован был дворянином, ибо учинил он благородное дело; для чего же презирать женщину, которая торговлею питается? Когда говорит Цицерон о нужных припасах, купечеством доставляемых, то не хочет он, чтоб один и тот же народ был государем и управителем торгов целого света;[1] сверх того похваляет он купечество в знатных:[2] когда торг нужными припасами не имеет таких важных предметов, как торг, роскоши споспешествующий. Итак, невозможно делать заключение о сей материи, приняв в уважение времена Цицероновы, ибо город, упражняющийся в избраниях, в исканиях чести и в тяжбах, устремляющийся царствовать оружием, ослепился легко в рассуждении купеческой пользы и достоинства.
Для совершенного рассмотрения дела сего необходимо надлежит различать времена, ибо бывают случаи, в которых и великие духи справедливо рассуждать не могут. Цесарь и Карл Великий, ослепленные завоеваниями, не взирали на купечество; перемена времени влечет за собою перемену понятия.
Возвращаясь к жидам, находим мы, что Давид восхотел войти в величия божия, не разумея делати куплю. Соломон премудрый и Иосафат, священный царь, думали доказать оное тем, чтоб послать в Чермное море торгующие флоты. Пророк Иезекия упрекает городу Тиру, что осквернился он купечеством.[3] Исай возвышает торг над всеми городами: называет его царем моря, купцов князями и работников их знатнейшими в государстве. [4]
Первое христианство имело учителей, кои достойную честь купечеству оставляли; имело и других учителей, кои презирать оное старались. Святый Хризостом, держа в деснице громовую стрелу, вещает тако: не может быти купец угоден богу; не может быти купец христианином, а если оным быть хочет, то да будет он из церкви изгоняем.[5] Если бы последовали его совету, то бы Константинополь и все святые с голоду умереть должны были.
Между нынешними учеными не можно найти согласия во мнениях. Бодин[1] и Тиракель[2] запрещают дворянству купечество, а Балдус увещевает всех дворян к тому, яко к полезнейшему делу.[3] Да предложат вопрос сей Италии, Дании, Англии и Голландии. Сами дворяне решат оный в пользу коммерции, но немецкое и польское дворянство против сего возопиет. Шевалье де ла Рок, повествующий сии противные мнения, которые надлежат до утверждения дворянской чести и преимуществ, не может сам того решить, надлежит ли вступать в купечество дворянству?
Французское дворянство поступит весьма благоразумно, если решение сего вопроса возьмет оно само на себя или примет в уважение дела уже случившиеся. Солон может, конечно, равняться с дворянином из Боса или Пикардии. Он произошел от Кодруса, последнего афинского царя, и прежде, нежели дал он афинянам законы, возвысил он их купечеством:[4] «В сие время,— говорит Плутарх, — не почиталось никакое рукоделие бесчестным и никакое упражнение не делало между людей различия; купечество было в особливом почтении, ибо отверзло оно коммерции с чужестранными народами, ибо подаст оно средство вступать с царями в дружеские обязательства и наставляет в таких делах, которые до сего не были известны». Я не знаю, может ли Протус показать на дворянство грамоту; сей купец дерзнул основать Марсейль, которая столь много веков служит к нашему обогащению.[5] Катон произошел, конечно, из последнего дома. Цари требовали его помощи прежде, нежели был он биргермейстером. Впрочем, известна строгость его в рассуждении добродетели и чести; со всем тем имение свое умножил он купечеством.[6]Я не буду приводить на память ни Ипократа, ни премудрого Фалеса, ни божественного Платона, которые вступили все трое в купечество.[7] Не удивительно то, что философы не нашли ничего бесчестного в таком похвальном упражнении, но Рим паки меня к себе призывает. Что вижу я? Пертинакс вступил в купечество[1] и скоро носить будет императорскую корону; император Каракалла не был купец, но почитал купцов. При александрийском кровопролитии он доказал то довольно, ибо все дворяне, священники, судьи и воины умерщвлены были и пощажены одни только купцы.
4
Quis cogitavit hoc super Tyrum quondam coronatam, cujus negociatores principes, institores ejus inclyti terrae? Cap. 23.