Капитан. Мамаша, я тоже краснею. Вы прислали своему сыну посылку, но копченую колбасу съел я. Вы этого не ожидали? Вы не ожидали, что судьба вашего замечательного сына переплетется с судьбой знаменитого жулика? А я не ожидал, что моя судьба переплетется с жизнью замечательного чекиста, товарища Громова.
Все встают и аплодируют Громову.
Громов. Да, товарищи, наши судьбы переплелись, и в этом сплетении тысяч жизней много трогательного, высокого, истинно человеческого. Почему будет славен Беломорский канал? Здесь с невиданной смелостью, широтой, с большевистской суровостью действуют силы приобщения к социалистическому труду таких людей, как Дорохов или Садовский. Отщепенцы, отверженные, потерявшие себя и даже прямые враги — сегодня они признанные люди на своей Родине. Никто, может быть, не поймет этого с таким волнением, как мы, прошедшие славный путь Беломорстроя. Всем, с кем я дрался, кого я брал в работу как мог, с кем побеждал и соединен глубокой дружбой, — привет и крепкое рукопожатие. Все!
Занавес
1934
Падь Серебряная
Действующие лица
Черкасов — старший лейтенант, начальник заставы Падь Серебряная[113]
Бахметьев — его помощник
Софья Андреевна — жена Бахметьева
Таня — сестра Бахметьева
БОЙЦЫ-ПОГРАНИЧНИКИ
Кульков
Солонкин
Шатров
Мансуров
Костенко
Цыгорин
Кудеяров
Старшина
Двое молодых
Копылов — полковник, начальник отряда
Младший лейтенант — приезжающий за разведчиком
Долгий — повар
Девяткин — белогвардеец-разведчик
Поручик Ивасаки
Японский солдат
Майор Такэда
Санитары
Переводчик
Китаец
Белогвардеец
Младший офицер
Время действия — 1936–1937 годы
Действие первое
Картина первая
Советско-Маньчжурская граница. Пейзаж Приморья. Склон горы. Дикие, сочные заросли, множество цветов, огромные, мшистые, зеленые кочки. Тайга цвета осени. Венецианское небо. Внизу — падь, низина и вид на маньчжурскую сторону. Солнечный день.
Бойцы-пограничники Кульков и Солонкин замаскировались в зарослях, просматривают границу.
Кульков. Скоро будет три года, как служу я на границе, а вот не могу успокоиться от тайги. Жутко сердце тревожит эта тайга! Хороша очень, будь ты проклята! Видишь, какая тень пошла. Теперь, наверно, шестнадцать часов ноль-ноль. Значит, дома у нас восемь утра, печи вытоплены, и народ разошелся по своим делам. Фалеевская бригада, например, рожь молотит на новом току… Урожаи там — пишут!.. (Насторожился.) Роман, видишь?..
Солонкин. Вижу, бабы.
Кульков. Одна, две… шесть… восемь… (Считает про себя.) Пятнадцать баб, а японец один. Ишь, как он за ними форсовито выступает! Думаю, китайки?
Солонкин. Не «китайки», а «китаянки» надо говорить.
Кульков. Толкуют, что у них бабы красивые, а где там?! Ну какая у нищих красота? Зачем же это японец китайских баб погнал на заставу? Они ведь что-то несут на себе.
Солонкин. Песок несут. Японцы чистоту уважают.
Кульков. Рассказывают, будто они имеют привычку делать безобразное баловство над женщиной. Правда?
Солонкин. А то?.. Развратные черти, хотя маленькие. (Подумал.) У них свой режим. (Добавил.) Солдат в нахальстве воспитывается.
Кульков. Увел. По походке — унтер. Да. Почему-то я часто на границе думаю, какая все-таки земля большая! В Приморье вечер, а у нас дома — утро. Там фалеевская бригада рожь молотит на новом току, тут японский унтер баб гоняет. Большой мир!
Солонкин. Планета, как говорится.
Кульков. Третий год смотрю на ихнюю сторону — плачевный люд. Я бы от такой жизни в бандиты ушел. Роман, ты тигра видал?
Солонкин. Любопытный ты человек, Кульков! Ну зачем тебе тигр?
Кульков. А я видал.