Михалка. Это не касаемо.
Болдырев. Нет, касаемо. Ты скажи-ка мне, сколько тебе годков будет?
Михалка. Ну, двадцать… с годом.
Артамон. Говорил первогодкам — ложки кунай за старшими.
Болдырев. Невелик коновод у вас, товарищи. Это что же, уполномоченный от сорок первого барака?
Зотов. Какой он, к черту, уполномоченный! Так, шпана.
Болдырев. Вот тебе и раз! А я с ним время теряю. Ты, парень, вечером сядь-ка со стариками да потолкуй насчет старого режима. К примеру, спроси, как бы ты прежде с главным директором разговаривал.
Зотов. Ага…
Болдырев. Да стал бы еще разговаривать с тобой директор! Ты сам заикнулся бы, а тебе: бунтуешь? За порты да в конверт, под железную печать. Потолкуй со стариками, полезно будет.
Михалка. Так для чего же мы боролись?
Болдырев. Ты боролся у мамки на печке. Не срамись! Ну, ладно. А теперь я к вам слово имею. Нехорошо, ребята, нехорошо! Звонят ко мне сейчас, что, мол, сорок первый барак шумит. Сорок первый барак! Костромичи? Что такое? Являюсь сюда, а вы с девкой воюете. Смешно!
Артамон. Мы не потому. Вода отравленная… Народ валит на мертву постель.
Болдырев. Не смеши улицу, борода. Волга — не пруд. Воду весь город пьет. Неочищенная вода — другое дело. Кипятим, сколько можем. Народ сырую хватает. Животами болеют. В деревне ты что, ситро пьешь? Вот что: больного сейчас отправьте в больницу, а с ним делегата одного нарядите, пусть увидит, где и как лечим.
Зотов. Посрамились, и хватит. Эх, Михалка!.. Да где же он? Уничтожился.
Валька (шоферу). Пойдем.
Болдырев. К машине идите. Они сами принесут.
Валька и шофер уходят.
Суматохинов. Да чего его нести? Авось, ходит. Он весь народ и смутил.
Болдырев. Ну, ладно. Иди неси. Время проводить нечего.
Многие строители уходят в барак.
Зотов (кухарке). Ты чего ждешь?
Кухарка. Прощения бы у него попросить… Заарестует еще.
Зотов. Киш, дура! Исчезай!
Кухарка. Как же!
Зотов. Киш!
Кухарка уходит. Трое строителей несут Лаптева.
Голоса. В карете поедешь, как Чербельмен…[5]
— Не один…
— С делегацией.
Лаптев (в бреду). Порты я ей не отдам… Порты мои ни разу не стиранные… Порты мои, мои… Эх, Михалка, Михалка, порты не выдавай!
Болдырев. Бредит.
Зотов. Видать, без памяти.
Все, кроме Болдырева, идут к автомобилю. Входит Гончаров.
Гончаров. Что тут было, Степан Семенович? Я с ними стал объясняться, но меня отвлекли.
Болдырев. Сестру поколотить собрались… Дело не в этом. Четвертый барак сегодня бунтует… одни было забастовали. Все в один голос: вода отравленная. Кто-то пустил слух, что ли… черт его знает! Хожу, успокаиваю. Лагутин уехал. Мне бы на заседание надо. И строительство теперь бросить не могу.
Гончаров. Да, тревожный вечер.
Болдырев. Бузит народ… Металлистов бы сюда скорее… Пятьсот человек влей — и будет другая атмосфера. Ну, ладно, до свиданья!
Гончаров. Спокойной ночи!
Болдырев уходит.
Круто поворачиваем, товарищ Болдырев. При таких поворотах кучера слетают с козел, а за ними и пассажиры. Вот и пафос масс. Сегодня сестру убить собрались, а завтра — нас с вами.
Зотов (входя). Чему вы смеетесь, товарищ начальник?
Гончаров. Кто здесь? Чего тебе?
Зотов. А я так… иду, слышу, кто-то сам с собой говорит. А это чудно, когда человек один сам с собой в ночи говорит… Вроде заплутал.
Картина вторая
Кабинет Болдырева. Болдырев, Максимка.
Максимка. Нет лучшей работы на свете, как работа на войне.
Болдырев. Это почему же?
Максимка. Воевал я, воевал, Степан Семенович, и убедился, что это совершенно чистое дело.
Болдырев. А заводы строить — не чистое дело?
Максимка. Ты меня не понимаешь… Тут у тебя дипломатия… На войне моя позиция определенная. Вижу перед собой врага, я с ним воюю, он со мной воюет. А у тебя есть такие кандидаты в Соловки[6], что хоть первым маршрутом отправляй, но я с ними должен работать, как с товарищами…
5
Чербельмен — О. Чемберлен (1863–1937) — английский государственный деятель; в 1927 году, будучи министром иностранных дел, добился разрыва дипломатических отношений между Англией и СССР.