Забелина. Не большевик, но настроен современно.
Дама испуганная. Антон Иванович рискует быть посаженным в Чека.
Скептик. А кто теперь не сидел? Все сидели!
Дама испуганная. Но ты же не сидел?
Скептик. Не сидел, так буду.
Дама испуганная. Замолчи, ради бога! Хоть здесь перестань пугать меня.
Забелина. А я, глядя на Антона Ивановича, держу узелок с бельем. Я начинаю верить, что его посадят.
Оптимист. Антон Иванович настроения свои выражает эмоционально, а за эмоцию не сажают.
Дама испуганная. Но он побил большевистски настроенного господина. Это террор!
Оптимист. При любом режиме бьют по морде, если это необходимо.
Скептик. Все равно посадят Антона. Вот увидите.
Дама испуганная. Этот человек может довести до слез…
Скептик. Пол-Москвы говорит, что Забелин пошел торговать спичками! Вы думаете, большевики — идиоты, ничего не понимают?
Дама с вязаньем. А наш Володька сделался футуристом. Теперь он целые дни читает какое-то ужасное «Облако в штанах»[31].
Забелина. Что-о? Облако и… в штанах? Неужели могут быть такие стихи?
Дама с вязаньем. У них это называется поэмой. Володька всех уверяет, что это величайшее произведение. Я вам не могу передать, до какой степени оно неприлично! Там автор от первого лица предлагает женщине невозможные вещи.
Оптимист. А Пушкин не предлагает? Тоже предлагал.
Дама с вязаньем. Пушкин предлагал в рамках светского приличия, а Маяковский — бестактно.
Оптимист. Все они одним миром мазаны. Пускай Володька будет футуристом. Все-таки хлеб!
3абелина. Неужели у большевиков за стихи дают паек?
Дама с вязаньем. Я сама не верила, но правда, дают.
Скептик. Все равно посадят Антона, вот увидите.
Забелина. Дмитрий Дмитриевич, даже на правах родственника каркать нехорошо и неприлично.
Дама испуганная. Он меня доводит до слез. Морально он хуже инквизитора. Он всем обещает тюрьмы и расстрелы.
Входит Маша.
Забелина (Маше). До сих пор работала?
Маша. Работала.
Забелина. Иди скорее поешь.
Маша. Не хочу.
Забелина. У тебя нехороший вид. Надо подкрепиться.
Маша. Не надо. После подкреплюсь. (Здоровается с гостями.)
Оптимист. Вы где работаете, Маша?
Маша. В Помголе.
Оптимист. А это что же такое — Помгол?
Маша. Мы оказываем помощь голодающим.
Оптимист. Так ли уж печально обстоят у нас дела, как об этом говорят?
Маша. Очень печально. Голод развивается, как всемирный потоп!
Скептик. Не всемирный, а всероссийский. За границей белыми булками кормят скотину, а у нас голод наполовину сокращает население. Докажи, что я преувеличиваю.
Входит Забелин.
Забелина. Прости, Антон Иванович, что мы расположились в твоем кабинете. Здесь теплее.
Забелин. Вижу. (Здоровается.) Был кабинет, а стал склеп. Нуте-с, о чем говорили?
Оптимист. О чем теперь говорят? Голод, смертность, аресты… Родные темы.
Забелин. Дикари захватили цивилизованное судно, перебили всех белых людей, команду выбросили за борт, сожрали все запасы… Нуте-с, а дальше что? Кораблем надо уметь управлять, а они не умеют. Социализм пообещали, а с какого конца его начинать — никто не знает. (Скептику.) Ты знаешь, Дмитрий Дмитриевич?
Скептик. Не знаю и знать не хочу!
Забелин. Я в юности летал на луну… теоретически, конечно, в мечтах. А вот дочь за большевиков готова в огонь и в воду. Все ее симпатии не на нашей стороне. Мы для нее контрреволюция, бурбоны…[32]
Стремительно входит кухарка.
Кухарка. Матрос пришел… Забелиных спрашивает.
Дама испуганная. Матрос? Зачем матрос?
Скептик. Не знаешь, что ли, зачем приходят матросы?
Забелина. Ах, не пугайтесь, пожалуйста! Это, наверное, не матрос.
Кухарка. Я не слепая… матрос как есть… сердитый…
Скептик. У меня при себе нет никаких документов. Не уйти ли нам с женой через черный ход?