Зина. Да, я могла бы написать мемуары, как умирала любовь, но у меня нет времени для мемуаров… Что-то рано ты устала, девочка. Ирония судьбы… А кому нужна эта ирония судьбы? Иван вчера мне рассказал, как жили древние египтяне у себя дома. А как мы живем у себя дома, он понятия не имеет. Я тоже… Ну еще бы! «Быт, обыденность, будни… Фи!» Вот тебе и «фи». Быт сожрал мою любовь… Если у нас с Иваном ничего не изменится, быт сожрет меня. А может быть, здесь другая песня? Мучительное дело! Никак не могу понять, что у нас с Иваном происходит. Мы хорошие ребята, всем с нами интересно, весело… Мы счастливы, мы ждем ребенка… Но я — то знаю, что умирает любовь! (До крика). Макароны, макароны! (Убегает).
Входит Иван. Садится за стол. Возвращается Зина.
Ты, Иван, играешь в рассеянного ученого: не считаешь уже необходимым снять шляпу, помыть руки?
Иван. Действительно… Я веду себя как идиот. Но меня преследует одна идея, которую я всю эту неделю ловлю за хвост.
Зина. Тебя всегда преследуют идеи.
Иван. То есть я всегда веду себя как идиот… возможно. Привет, родная, я пошел мыть руки… Постой. А полотенце? Там?
Зина. Там.
Иван. А наша соседка не там?
Зина. Не там.
Иван. Отлично, дорогая, я пошел мыть руки. (Уходит.)
Зина. На него нельзя сердиться. Он ребенок… Значит, у меня скоро будет два ребенка.
Иван возвращается.
Иван. Слушай, Зина, у меня великолепная новость. Мишка обещает мне достать «Голубую рапсодию»[33].
Зина. Ешь, Иван, это рисовый суп… ты любишь.
Иван (ест). Вчерашний.
Зина. Удивительная вещь. Ты можешь не заметить, что я дома и сижу рядом, но к съедобному у тебя чувствительность необыкновенная.
Иван. Лица, склонные к полноте, гастрономичны. Лукулл[34] был толст, как бочка. Цезарь Гай был тощ, неврастеничен. За едой он диктовал письма, слушал пение, читал донесения на восковых табличках и делал еще что-то. У меня великолепное настроение. Мишка обещает принести «Голубую рапсодию».
Зина. Что это за вещь? Ты о ней бесконечно говоришь.
Иван. Говорю, потому что люблю музыку. Есть ходячее мнение, что музыка — слабость физиков. А ты все забыла. «Голубую рапсодию» мы слышали с тобой в Москве в Зале Чайковского на концерте американской музыки. Ты очень верно заметила тогда, что это урбанистическая вещь.
Зина. Да, Иван, забыла… забыла и урбанистическую вещь.
Иван. Зина, почему?
Зина. Наверно, потому, Иван, что жизнь — не голубая рапсодия.
Иван. Вообще — да. Что на второе дашь?
Зина. Макароны. Но они подгорели.
Иван. Переживу.
Зина уходит.
Надо заняться с Зиной, надо ей привить вкус к новой музыке. Давно ли я сам не понимал Прокофьева…
Зина (входя). Иван, ты у нас все знаешь. Ленин говорил, что настроение — великая вещь… Или это не он?
Иван. Он. А что случилось?
Зина. Ничего. Мне интересно… Что, настроение тоже оставляет след в сознании?
Иван. Должно быть, оставляет. А макароны действительно не гастрономичны. Ничего другого нет?
Зина. Нет.
Иван. Переживу. Дай чаю. Впрочем, ты посиди. Я сам заварю чай.
Зина. Завари, завари.
Иван. Постой… А Матильда там?
Зина. Матильда там.
Иван. А что она делает?
Зина. Как всегда, печет пирог.
Иван. Я туда не пойду.
Зина. Почему ты ее так боишься?
Иван. Матильду? Я? Панически. У нее усы растут.
Зина. Какие усы! Ты с ума сошел.
Иван. Усы… под носом. Вы, женщины, друг друга не видите.
Зина. А тебе что, если они и растут?
Иван. Когда она меня видит, то делает вот так. (Крякает с ухмылкой.) И смотрит на меня неприлично, точно я голый. Я от нее не ухожу, я уползаю. Это унизительно.
Зина. Горе ты мое!.. Я сама заварю чай. Сиди. (Уходит.)
Иван (включает магнитофон. Ложится на тахту; громко нараспев, перебивая музыку). «Хорошо бы собаку купить… Хорошо бы собаку купить…».
Зина (входя). О чем ты? Какую еще собаку?
Иван. Ты не знаешь… это Бунин. Знаменитое его стихотворение, которое кончается так:
33
«Голубая рапсодия» — произведение Дж. Гершвина (1896–1937), американского композитора и пианиста.
34
Лукулл, Люций Лициний (ок. 106–56 гг. до н. э.) — римский консул, обладавший огромным богатством и прославившийся роскошью и пирами.