Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

Репнин. Колдуна повели.

Оболенский. Ничего теперь не поможет. Соборовать надо.

Репнин. Омыть да в гроб. А гроб-то забыли сделать. Ах, ах, слава земная: Казанское царство покорил,[125] Астраханское царство покорил,[126] а в смертный час гроба некому сколотить. Господь-то мог бы помочь, да, видно, не захотел.

Оболенский. Не дал, не дал господь ему покняжить. Волчонок, весь в отца, а лучше сказать – в деда.[127] Да и весь-то род Ивана Калиты – скаредный, кровопийственный.[128] Покняжили, напились человечьей крови, теперь запустеет род Ивана Калиты… Аминь. (Живо оборачивается к боярам.) Вот князь Андрей Курбский, – прапрадед его кто? Святой Ростислав[129] – третий сын великого князя Мстислава; а он, Андрей, как холоп, стоит у двери… А род Ивана Калиты – от последнего, от младшего сына Мономаха, от Юрия Долгорукого…[130] Милые мои! Юрию дали Москву в удел. В те поры в Москве дворов-то всего десяток было худых да тын гнилой на ручье Неглинном. Князю Юрию зипунишки крашеного не на что было купить. Поставил он на реке Яузе кабак да на Мытищах другой кабак – торговать хмельным зельем, брать с купцов десятую деньгу. С того он, Юрий, и Долгоруким прозываться стал,[131] что руки были долги к чужой мошне.

Репнин(начинает трястись от смеха). Подарил, подарил…

Курбский. Не смеяться, князья, ризы разорвать, рыдать нам бог повелел…

Оболенский. Рыдать? Нечем. Слез-то нет, высохли, князь Андрей Михайлович.

Репнин. Далее что же про род Ивана Калиты?

Оболенский. С тех пропойных денег и пошел сей худой род. В Золотой Орде ярлык купил на великое княжение! Мимо старших-то родов! Иван Третий, дед этого волчонка, зная свою худость, в жены взял византийскую царевну,[132] чтоб ему от императоров греческих крови прибыло… И бороду сбрил себе.[133] Да не быть Москве Третьим Римом,[134] не быть этому! От голи кабацкой Москва пошла, голью и кончится.

Репнин. Церковь близко, да идти склизко, кабак далеко, да идти легко.

Из соседней палаты выходит лекарь, немец в черном коротком платье, на котором нашиты астрологические знаки. Вынимает платок, подносит к глазам.

Курбский. Ну что? Скажи, лекарь…

Лекарь. Хофнунгслос.[135]

Курбский. Без надежды?

Лекарь. Готт аллейн кан им хельфен.[136]

Курбский. Он жив еще? Слышу, стонет, вскрикивает…

Лекарь(махнув рукой, уходит в дверь, что в глубине палаты). Пускай царю русский кольдун помогайт.

Репнин. Собака, нехристь. Прошел, и дух от него скорбный.

Оболенский. Не быть Москве деспотом. От Владимира святого и по сей день навечно господь поставил княжить на уделах[137] князей Ростовских, Суздальских, Ярославских, Шуйских, Оболенских, Репниных…

Репнин. Стой, князь Оболенский-Овчина! Не хочу тебя слушать. (Боярам.) Невзначай, в пустой речи, – ишь ты, – место наше утянул[138] – Оболенские, а потом Репнины. Мы, Репнины, от Рюрика – прямые. Мои племянники твоему второму сыну в версту.[139]

Оболенский. Твои племянники ровня моему сыну? Слезь с печи, я сяду, а ты постой – у двери.

Репнин. Это я слезу – тебе место уступлю? Оболенский. Слезешь, уступишь. Репнин. Ах, вор, ах, собака!

Входит Сильвестр, высокий, сутулый, постный, с пристальными глазами, одет в широкую лиловую рясу.

Сильвестр. Князья, местничать-то нашли бы палату где-нибудь укромнее, подалее. Государевой душе покой дайте.

Курбский. Сильвестр, поди, послушай…

Сильвестр. Кончается государь?

Курбский. Хрипит так-то страшно… Как брат он мне был, вместе книги читали при восковой свече. Ради славы его тело мое изъязвлено ранами. И все то червям могильным брошено… Ум мутится…

Сильвестр. Смутны твои речи, князь Андрей… От тебя жду, чтобы ты был тверд. (Нагнувшись, – шагает в дверь, ведущую в соседнюю палату.)

Оболенский(Репнину). Слезь! Ай за бороду стащить?..

Репнин. Эй, Митрий, я вцеплюсь – не оторвешь тогда…

Сидящий среди бояр игумен Соловецкого монастыря Филипп – строгий, истощенный постами человек лет шестидесяти, в узкой рясе с заплатами, поднял посох и стукнул о дубовый пол.

Филипп. Аки бесы бесовствующие, псы бешеные, лаетесь из-за места на печи! Князья удельные, умалилась ваша гордость, приобычась лизать царские блюда. Быть вам холопами царя Московского.

Оболенский. Боже мой, малый на великих глас поднял!

Репнин. Не кричи на нас, Филипп, ты хоть и Колычев, да место свое знай. Мы перед тобой – не на исповеди в Соловецком монастыре. То-то.

Из соседней палаты появляется Сильвестр, нахмурен, решителен.

Сильвестр. У государя уже пена на устах. И ворожба не помогла. Очнулся царь Иван и вымолвил одно слово: «Крестоцелование».[140] Князья, бояре московские, и думные дворяне, и ты, игумен Филипп, думайте – час дорог: кому будете целовать крест на царство? Сыну царя Ивана, младенцу, за коим стоит весь род дворян московских Захарьиных,[141] не любых нам, да Воротынские, да Юрьевы… Или крест целовать двоюродному брату его, князю Старицкому Владимиру Андреевичу, который живет и думает по отчей старине?

Оболенский. Себе! Крест на княжение каждый себе будет целовать, чтоб каждому на вотчинах своих сидеть и государить, отныне и навечно.

Сильвестр. Князь Дмитрий Петрович, люби слово не сказанное, бойся слова сказанного. Я бил челом княгине Ефросинье Ивановне, смиренно просил ее с сыном, князем Старицким Владимиром Андреевичем, прийти к нам на совет и думу.

Репнин. Думать нам недолго. Князь Старицкий – кроток и старину почитает, пусть сидит на Москве царьком.

Сильвестр. Князю Старицкому – первому крест целовать, пусть он нас и рассудит в нашем великом смущении.

Оболенский. Князь Старицкий пойдет ко кресту по своему месту, – одиннадцатым.

Репнин. Истинно так.

Оболенский. И первому идти мне.

Репнин. Тебе?

Оболенский. Мне.

Репнин. Место твое седьмое.

Оболенский. Чего? Чего? Ах, собачий сын, досадник! Дайте мне разрядную книгу, вон в печурке лежит.

Один из бояр встает, отсунув кверху рукава, обеими руками с бережением берет из печурки большую книгу в коже с медными застежками и подает ее Оболенскому. Тот так же отсовывает рукава и, сев на скамью, отстегивает застежки, раскрывает книгу и, мусля палец, медленно листает ее. Курбский подходит к Сильвестру.

Курбский. Поп, ты сам-то тверд?

125

…Казанское царство покорил… – В 1552 году казанское ханство было ликвидировано.

126

…Астраханское царство покорил… – В этом месте Толстой допустил хронологический сдвиг: русские войска впервые заняли Астрахань в 1554 году; ханство было покорено и присоединено к русскому государству в 1556 году.

127

Волчонок, весь в отца, а лучше сказать – в деда. – Василий III (1479–1533) продолжил политику своего отца Ивана III (1440–1505), завершив подчинение оставшихся удельных княжеств и ограничив права бояр.

128

Да и весь-то род Ивана Калиты – скаредный, кровопийственный. – Иван I Данилович Калита (ум. 1340) – князь московский и великий князь владимирский – добился у Золотой Орды права сбора монгольской дани на Руси, в связи с этим его прозвали «денежный мешок»; часть дани оседала в его казне.

129

Святой Ростислав – третий сын великого князя Мстислава… – Князь Ростислав Мстиславич (ум. 1167) поддерживал брата Изяслава в борьбе с Юрием Долгоруким за Киев. Устами кн. Оболенского-Овчины Толстой высказывает мысль, что еще предки Курбского враждовали с предками Ивана IV. Впрочем, Ростислав не был прапрадедом Андрея Курбского.

130

А род Ивана Калиты – от последнего, от младшего сына Мономаха, от Юрия Долгорукого. – Владимир Мономах (1053–1125) имел восемь сыновей; Юрий Долгорукий (90-е годы XI в. – 1157) приходился прапрапрадедом Ивану Калите.

131

…Долгоруким прозываться стал… – Свое прозвище Юрий Владимирович получил во время борьбы за южный Переяславль и Киев, которым овладел в 1155 году.

132

Иван Третий… в жены взял византийскую царевну… – В 1472 году Иван III обвенчался с Софьей (Зоей) Палеолог.

133

И бороду сбрил себе. – Бороду сбрил не Иван III, а его сын Василий III, нарушив заветы старины в угоду своей юной жене Елене Глинской, литвинке по происхождению, принесшей европейские обычаи и моду.

134

Да не быть Москве Третьим Римом… – Теория «Москва – третий Рим» была сформулирована монахом псковского Елизарова монастыря Филофеем. «По Филофею, история человечества – это история трех царств, последовательных носителей идеи христианства. После гибели последнего из них наступит конец света. Первые два – Римское и Византийское – пали из-за измены христианству. Последнему царству – Русскому, которое, по Филофею, и является защитой православной веры, гибель не угрожает. „…Два Рима пали, – заявляет Филофей, – третий стоит, а четвертому не быть…“ („История СССР с древнейших времен до наших дней“. Т. 2. М., „Наука“, 1966, с. 137–138).

135

Безнадежно (нем. hofnungslos).

136

Только бог может ему помочь (нем. Gott allein kann ihm helfen)

137

От Владимира Святого… княжить на уделах… – Владимир I Святославич (ум. 1015) ввел в 988–989 годах в качестве государственной религии христианство, церковью признан святым. Он разделил русскую землю между своими сыновьями, которые все погибли в междоусобной борьбе, кроме Ярослава Мудрого, соединившего все земли в одно княжество, но после его смерти вновь разделенное между сыновьями.

138

….место наше утянул… – Местничество существовало в Московском государстве с конца XV века, когда были введены разрядные книги, в которых отмечался порядок замещения должностей в Думе, в войске и даже за царским столом. Репнины вели свой род от черниговского князя Михаила.

139

Мои племянники твоему второму сыну в вepcту. – Спор идет о месте в иерархии родов. «Был выработан особый способ определять отечество (значение лица по отношению к другим лицам. – А. М.) с математической точностью, – пишет Ключевский. – Возьмем семью из родных братьев с детьми. Первое место принадлежало старшему брату, домохозяину, большаку, два за ним следующие – двум его младшим братьям, четвертое место – его старшему сыну. Если у большака был третий брат, он не мог сесть пи выше, ни ниже старшего племянника, был ему ровня (ровесник) (…) Это правило выражалось формулой: „первого брата сын четвертому (считая и отца) дяде в версту“, т. е. сверстник, ровня, ровесник (верста – мера, уравнение)» (Ключевский, с. 148).

140

Крестоцелование – клятва, сопровождавшаяся целованием креста.

141

Сыну царя Ивана, младенцу, за коим стоит весь род дворян московских Захарьиных… – Сын Ивана IV Дмитрий родился в 1550 г.; его мать Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева (ум. 1560) могла стать, по примеру Елены Глинской, опираясь на свой боярский род, правительницей при малолетнем царе.