Я вздрогнул. У нее почти я на пороге,
Да, вот жестокий дом. Под кров его, о боги,
Без трепета войти я никогда не мог,
Но был мне мил мой страх, и смерти срок — далек.
О, как без жалости, хотя бы и притворной,
Она насытила меня печалью черной!
Как оскорбить ее хотел бы я сейчас —
Чтоб пролилась слеза правдивая из глаз!
Все, что душа моя обидного впитала,
50 Хотел бы я... Но нет, попробуем сначала
Ту снисходительность, что ласкою полна,
Прощенье и любовь таит в себе она.
Прочь ныне от меня, обида и досада,
С улыбкой на устах войти сюда мне надо
И с ясною душой. Камилла, верю я,
Что страсти дерзостной сильней душа моя.
И ты, о сердце, верь ласкающей надежде,
Твердящей, что тебя ждет счастье, как и прежде.
ЭЛЕГИЯ XX
(В древнем вкусе)
О, альционы,[304] плач начните погребальный,
Фетиде милые,[305] начните плач печальный!
Ее уж нет, Мирто! Тарент[306] простился с ней,
И в Камарину[307] нес ее корабль скорей.
Там ждал ее жених. Под звуки флейт ведома,
Она бы на порог его ступила дома.
Наряда брачного и золотых колец
Хранителем резной, кедровый был ларец,
Браслетов дорогих и благовонных масел,
10 Убора яркого, что кудри б ей украсил.
Но, встав на палубе, не ведает краса,
Что ветра вдруг порыв, напрягший паруса,
Ее подхватит, ах! как далеко защита!
И падает она, и волнами накрыта!
И деву юную уносит вал морской,
Уж тело белое сокрылось под водой.
И, бережно его неся, Фетида плачет,
Под сводами скалы от злобных чудищ прячет,
И горестно зовет прекрасных Нереид,
20 Жилища влажные покинуть им велит,
И на Зефиров мыс[308] легко нести юницу
И положить ее на берегу в гробницу.
И Нереиды шлют своим подругам зов,
Им внемлют нимфы гор, источников, лесов.
Все, в грудь себя бия в смятенье и печали
В одеждах траурных “О горе!” повторяли.
Увы! напрасно ждет тебя вдали жених,
Браслетам не звенеть на сгибах рук твоих,
Туники свадебной ты так и не надела,
И волосы фатой украсить не успела!
ЭЛЕГИЯ XXI
Стихосложению научит нас искусство,
А для поэзии живое нужно чувство.
Не сердце ли поэт? Когда оно горит,
Огонь его в груди не остается скрыт,
Невольно явится тогда стихотворенье,
Неискаженное души отображенье.
Учитель чудный наш, диктует сердце нам,[309]
Достаточно к простым прислушаться словам.
Коль юного ничто не мучает поэта,
10 И жизнь его светла, любовию согрета,
Лик блещет радостью и красками весны, —
Стихи его, свежи, амброзии полны,
Уверить нас хотят, бодры, неутомимы,
Что жить — так сладостно, стареть — необходимо.
А если беден он и вынужден страдать,
Не в силах ничего несчастному подать,
А та, которая как будто и любила,
Так быстро и легко с другим про все забыла;
Коль недра истерзал сжигающий недуг,[310]
20 Тогда его стихи — плоды различных мук,
В одеждах траурных, ступая скорбным шагом,
Повсюду видят зло и смерть считают благом.
Правдива речь его, хотя и не стройна,[311]
И радость, и печаль, все выразит она.
Пусть ускользает мысль крылатая, готово,
Ее в последний миг настичь поэта слово.
Мгновенью хрупкому не суждено истлеть;
Он любит прошлое в стихах запечатлеть,
И познавать себя стремится неустанно,
30 Листая жизнь свою и душу непрестанно.
ЭЛЕГИЯ XXII
Будь, вечно с нами будь, отец тончайших вин,
Вакх, благосклонный бог, чьих пьяных струй рубин
Приятных сердцу бед приносит нам забвенье;
Перед тобой любовь бежит как дуновенье, —
Так налитый хрусталь, где искры дня горят,
Теряет в воздухе свой нежный аромат.
вернуться
304
вернуться
308