Этот надменный софист, столь любящий цитаты, конечно, будет очень доволен, если в заключение я напомню созданное отцом поэтов изображение Терсита[547], этого шута древности:
ПИСЬМО МАРИ-ЖОЗЕФА де ШЕНЬЕ
Париж, 17 февраля 1788
Я не мог, дорогой брат, ответить раньше на ваше письмо от 4 числа этого месяца. Оно было передано мне спустя несколько дней после прибытия курьера; и еще несколько дней я потратил на поиски, трагедии ”Агис”[548], которую вам высылаю: ее уже нельзя было найти у вдовы Дюшен, к которой обычно обращаются, если хотят приобрести театральные пьесы. Впрочем, я никогда не был так занят. Я как раз отдавал в печать оду на возвращение протестантов во Францию[549], когда маленькое событие заставило меня заняться другим делом. В этом городе, любящем фацеции, появилась таковая под названием ”Альманах великих людей”. Этот анонимный шедевр приписывают графу де Риваролю и г-ну де Шансене[550], слишком вам известному. Это длинная сатира в прозе, которая поносит ныне здравствующих писателей в алфавитном порядке. В этом списке из шестисот авторов большинство — совершенно безвестны, но о некоторых так не скажешь, например, об аббате Делиле[551] и кое о ком еще. Эти господа оказали мне честь, вспомнив и обо мне. Они ни словом не обмолвились о моих опубликованных произведениях, зато уверяют, что я издаю ”Новогодние дары Полигимнии”. Это собрание стихотворений, о котором я впервые от них услышал, появляется ежегодно в январе. В ответ на это глупое сочинение, все еще пользующееся некоторым успехом именно потому, что в нем содержится хула на многих, я написал ”Диалог публики и анонима”. В этой вещице около трехсот строк. В ней есть новизна, и эти не названные в ней господа будут, судя по отзывам, изрядно наказаны. Я подписал ее, так как это сатира. Я придерживаюсь мнения, что не следует ни на кого нападать; но мстить приятно, особенно если при этом можно приобрести немало друзей. Какой бы ярой ни была месть, вина всегда лежит на том, кто напал первым. Эта моя вещица появится через неделю, а моя новая ода через пару дней. Я вышлю вам обе.
Вам нравится в Лондоне[552], как я и ожидал. Мне хотелось бы иметь возможность как-нибудь обнять вас в этом прекрасном городе до того, как мы увидимся в Париже. Из всех путешествий это привлекает меня больше всего, однако пока что моя надежда посетить вас остается слабой.
Мне кажется, что вы снисходительны к Шекспиру[553]. Вы находите у него восхитительные сцены. Признаюсь, что во всех его драмах мне известна только одна, во всяком случае от начала до конца достойная такого определения. Это разговор умирающего Генри IV со своим сыном принцом Уэльским[554]. Эта сцена всегда казалась мне полной совершенной красоты. В других пьесах, да и в этой есть эпизоды, в которых благородство сочетается с силой, но, мне кажется, они слишком коротки. Например, в ”Юлии Цезаре”[555] хваленая сцена между Брутом и Кассием перед началом битвы при Филиппах, имеет, по-моему, большой недостаток. Эти два философа, два последних римлянина — этим сказано все — дают волю своему гневу, словно простолюдины. То, что Шекспир взял у Плутарха, превосходно, но я не могу восхищаться тем, что он добавил от себя. Англичане скажут, что это естественно. Но это не та естественность, что присуща Эдипу и Филоктету[556].
Я говорю с вами о ”Юлии Цезаре”, потому что эта пьеса все время передо мной. Я внимательно перечитал ее в связи с моей собственной трагедией ”Брут и Кассий”[557], которую я также печатаю. Я внес необходимые, как мне кажется, поправки. Мне удалось убрать длинный монолог Порции в третьем акте. Наконец я избавил пьесу от множества недочетов, но их все равно будет предостаточно. Я также немного изменил посвящение, обращенное к вам; думаю, оно стало лучше. Я очень резко отозвался о ”Спартаке”[558], теперь же я смягчил выражения, ничего не изменив в моей общей оценке его.
547
549
550
551
552
553
554
556
558