Этот образ ноги, давящей мертвых бабочек, как рассыпанный сахар, передает такую равнодушную, невозмутимую смущенность и ужас, что, когда примерно через четырнадцать строк он говорит:
это звучит как лирика. Немногое в этих строчках напоминает герметизм — этот аскетический вариант символизма. Действительность требовала более основательного отклика, и Вторая мировая война принесла с собой «дегерметизацию». Однако ярлык герметика приклеился к Монтале, и с тех пор он считается «темным» поэтом. Всякий раз, когда слышишь о неясности, время остановиться и задуматься над нашим представлением о ясности, ибо обычно оно основано на том, что уже известно, или больше нравится, или, на худой конец, припоминается. В этом смысле, чем темнее, тем лучше. И в этом же смысле «темная» поэзия Монтале продолжает защищать культуру, на сей раз от гораздо более вездесущего врага:
Сегодняшний человек унаследовал нервную систему, которая не может сопротивляться современным условиям жизни. Ожидая, когда родится завтрашний человек, человек сегодняшний реагирует на изменившиеся условия не тем, что он встает с ними вровень, и не попытками противостоять их ударам, но превращением в массу.
Это отрывок из книги «Поэт в наше время» — собрания прозы Монтале, которую он сам называет «коллажем заметок». Эти отрывки подобраны из эссе, рецензий, интервью и т. д., опубликованных в разное время и в разных местах. Важность этой книги выходит далеко за простое приоткрывание еще какой-то стороны пути поэта, если она вообще это делает. Монтале, по-видимому, меньше всего озабочен тем, чтобы раскрыть внутренние ходы своей мысли, не говоря уже о «секретах мастерства». Частный человек, он предпочитает делать предметом своего рассмотрения общественную жизнь, а не наоборот. «Поэт в наше время» — книга, посвященная результатам такого рассмотрения, и акцент в ней сделан на «наше время», а не на «поэт».
Как отсутствие хронологии, так и суровая прозрачность языка этих отрывков придают этой книге характер диагноза или приговора. Пациентом или обвиняемым является цивилизация, которая «полагает, что идет, в то время как фактически ее тащит лента конвейера», но, поскольку поэт сознает, что он сам плоть от плоти этой цивилизации, ни исцеление, ни оправдание не предполагаются. «Поэт в наше время» — в сущности, обескураженный, несколько брезгливый завет человека, у которого, по-видимому, нет наследников, кроме «гипотетического стереофонического человека будущего, неспособного даже думать о собственной судьбе». Это своеобразное видение, безусловно, представляется устарелым в нашем поголовно озвученном настоящем и выдает то обстоятельство, что говорит европеец. Однако трудно решить, которое из видений Монтале более устрашающее — это или следующее, из его «Piccolo Testamento»[65], стихотворения, которое вполне сравнимо со «Вторым пришествием» Йейтса[66]:
Однако что хорошо в заветах — они предполагают будущее. В отличие от философов или общественных мыслителей поэт размышляет о будущем, исходя из профессиональной заботы о своей аудитории или из сознания смертности искусства. Вторая причина играет большую роль в «Поэте в наше время», потому что «содержание искусства уменьшается точно так же, как уменьшается различие между индивидуумами». Страницы этого сборника, которые не звучат ни саркастически, ни элегически, — это страницы, посвященные искусству словесности:
Остается надежда, что искусство слова, безнадежно семантическое искусство, рано или поздно заставит почувствовать свои отзвуки даже в тех искусствах, которые претендуют на то, что освободились ото всех обязательств по отношению к установлению и изображению истины.
Вряд ли где-нибудь еще Монтале был более категоричен в утверждении словесного искусства — хотя здесь не обходится без оговорки:
66
В финале апокалиптического стихотворения У. Б. Йейтса «The Second Coming» (The Collected Works of W. B. Yeats. Volume I: The Poems. Ed. by Richard J. Finneran. New York. 1977), являющегося прямым откликом на события Первой мировой войны: «...Зверь, дождавшийся своего часа, / Ползет в Вифлеем к своему рождеству» (пер. А. Сергеева) (Поэзия Ирландии. М.: Худ. лит., 1988).