Мы видели, что корона и палата лордов утратили своё значение; мы видели, каким способом рекрутируется всемогущая палата общин; теперь возникает вопрос: кто же, в сущности, правит в Англии? – Правит собственность. Собственность даёт возможность аристократии направлять выборы депутатов от сельских округов и мелких городов; собственность даёт возможность купцам и фабрикантам влиять на избрание депутатов от больших, а частью также и от мелких городов; собственность даёт возможность тем и другим усиливать своё влияние путём подкупа. Господство собственности определённо признано биллем о реформе посредством установления ценза. И поскольку собственность и приобретённое благодаря собственности влияние составляют сущность буржуазии, поскольку, следовательно, аристократия при выборах пускает в ход влияние своей собственности и вследствие этого выступает не как аристократия, а приравнивает себя к буржуазии, постольку влияние собственно буржуазии в целом гораздо сильнее влияния аристократии, постольку господствует действительно буржуазия. Но как и почему она господствует? Потому что народ не осознал ещё ясно сущности собственности, потому что он вообще ещё, – по крайней мере в сельских местностях, – духовно мёртв и поэтому мирится с тиранией собственности. Англия, конечно, демократическая страна, но демократическая в том же смысле, как и Россия; ибо народ везде, не сознавая этого, господствует, и во всех государствах правительство является только другим выражением степени образованности народа.
Нелёгкая задача вернуть нас от этой практики английской конституции к её теории. Практика находится в самом кричащем противоречии с теорией. Обе стороны так чужды одна другой, что уже утратили всякое сходство. Здесь – триединство законодательной власти, там – тирания буржуазии; здесь – двухпалатная система, там – всемогущая палата общин; здесь – королевская прерогатива, там – избранное палатой общин правительство; здесь – независимая палата лордов с наследственными законодателями, там – инвалидный дом для отживших свой век депутатов. Каждая из трёх составных частей законодательной власти вынуждена была уступить свою власть другому элементу; корона – министрам, т.е. большинству палаты общин, лорды – партии тори, а стало быть, более широкому кругу лиц, и министрам, создающим пэров, т.е. в своей основе представительному элементу, а палата общин – буржуазии или, что то же, политической незрелости народа. Английская конституция в действительности вовсе уже не существует; весь длительный процесс законодательства – простой фарс; противоречие между теорией и практикой стало таким резким, что оно уже не может долго сохраняться. И если при помощи эмансипации католиков, о которой нам ещё придётся говорить ниже, при помощи парламентской и муниципальной реформы жизненная сила хилой конституции с виду была ещё несколько укреплена, то ведь сами эти мероприятия уже являются признанием, что на сохранение конституции надежда потеряна. Эти мероприятия привносят в неё элементы, которые находятся в решительном противоречии с основными её принципами и, следовательно, усиливают конфликт ещё тем, что приводят теорию в противоречие с самой собою.
Мы видели, что организация властей в английской конституции покоится исключительно на страхе. Этот страх ещё больше проявляется в правилах, согласно которым осуществляются законодательные функции, в так называемых Standing Orders[191]. Всякий законопроект должен читаться в каждой из обеих палат три раза через известный промежуток времени; после второго чтения он передаётся комитету, который просматривает его по отдельным статьям; в более важных случаях «палата преобразуется в комитет всей палаты» для обсуждения проекта и назначает докладчика, который по окончании обсуждения с большой торжественностью представляет доклад о результатах обсуждения той же самой палате, которая обсуждала этот проект. Кстати, разве это не прекраснейший пример «трансцендентности внутри имманентности и имманентности внутри трансцендентности», какого только мог бы пожелать какой-нибудь гегельянец? «Знание палаты общин о комитете есть знание комитета о самом себе», и докладчик есть «абсолютная личность посредника, в которой оба они идентичны». Таким образом, всякий законопроект обсуждается восемь раз, прежде чем он может получить королевскую санкцию. В основе всей этой смехотворной процедуры лежит, конечно, опять-таки страх перед людским мнением. Приходят к убеждению, что прогресс составляет сущность человечества, но нехватает смелости открыто прокламировать этот прогресс; издают законы, которые должны иметь абсолютную силу, которые, следовательно, ставят границы прогрессу, а оставленным за собою правом изменять законы опять впускают через заднюю дверь только что отвергнутый прогресс. Лишь бы не слишком быстро, не слишком поспешно! Прогресс революционен, опасен и поэтому, по крайней мере, его должен сдерживать сильный тормоз; раньше чем решиться на его признание, нужно восемь раз обдумать дело. Но этот страх, сам по себе ничтожный и только доказывающий, что люди, которыми он владеет, – не настоящие, не свободные люди, должен непременно приводить к ошибкам также и в их мероприятиях. Вместо того, чтобы обеспечить более полное обсуждение проектов, производится повторное чтение их, что на практике является совершенно излишней и пустой формальностью. Главное обсуждение концентрируется обычно на первом или втором чтении, временами также на дебатах в комитете, смотря по тому, как это удобнее оппозиции. Но вся несостоятельность повторных дебатов обнаруживается, если принять во внимание, что судьба каждого проекта решена уже заранее, а где она не решена, там в дебатах обсуждается не какой-либо специальный проект, а вопрос о существовании того или иного правительства. Результат всего этого восемь раз повторенного фарса заключается, таким образом, вовсе не в более спокойном обсуждении в самой палате, а в чём-то совсем ином, вовсе не входившем в намерения тех, кто ввёл этот фарс. Длительность обсуждений даёт общественному мнению время составить себе суждение о предложенном мероприятии и в случае надобности выступить против него, пользуясь митингами и петициями, и часто – как в прошлом году в связи с биллем сэра Джемса Грехема о воспитании – с успехом. Но это, как уже было сказано, не есть первоначальная цель и могло бы быть достигнуто гораздо проще.