Мне остается в последних строках предисловия выразить глубокую признательность заведующим теми архивами, в которых я работал, особенно же М. Charles Schmidt’y (в Национальном архиве) и М. Rey (в Архиве префектуры полиции).
Глава I
ВОПРОС ОБ УСТРАНЕНИИ РАБОЧИХ ОТ ВЫБОРОВ НАКАНУНЕ ОТКРЫТИЯ ГЕНЕРАЛЬНЫХ ШТАТОВ (В ПУБЛИЦИСТИКЕ)
Наказы tiers-état Парижа молчат совершенно о нуждах и желаниях рабочих. Как известно, для парижских избирателей был установлен ценз (в 6 ливров годового обложения), и рабочее население в выборах участия принять почти не могло; впрочем, и там, где этот ценз установлен не был, рабочие никакого влияния ни на выборы, ни на выработку наказов не оказали. Не только не было налицо выражения хоть какого-нибудь антагонизма между рабочими и буржуазией, но именно на буржуазию возлагались все упования, и tiers-état был представлен на выборах всецело этой последней.
Нельзя сказать, однако, что совершенное отстранение рабочих и вообще бедных слоев столичного населения от участия в выборах прошло совсем уже незаметно. Отметим два-три голоса, выразивших протест, правда, очень сдержанный.
Вот брошюра, появившаяся за два дня до открытия Генеральных штатов и чрезвычайно громко, но голословно озаглавленная «Петиция ста пятидесяти тысяч рабочих и ремесленников Парижа» [1]. Автор с горечью спрашивает, почему отечество, открывающее ныне объятия своим детям, отталкивает 150 тысяч человек, полезных сограждан? «Как? Наши жалобы, наши требования не будут ни услышаны, ни обсуждаемы? Среди четырехсот выборщиков мы едва можем различить четырех или пять человек, которые, зная наши нужды, наш быт и наши несчастья, могли бы принять в нас серьезное участие». Список выборщиков наполнили и ораторами, и учеными, и «агентами коммерческих интересов», но он может «внести отчаяние» в сердца рабочих, ибо ни одного человека из их среды в нем нет. «Еще более посредством своей промышленности, нежели посредством торговли, Париж дает законы и образец для подражания всему свету», и если «в нем нет многочисленных мануфактур», то в нем, тем не менее, живут многие и многие тысячи рабочих, несущих тяжелую и нередко опасную работу. (Тут мы встречаем еще одно подтверждение того мнения, что при всей многочисленности рабочего населения больших промышленных заведений было еще немного, а рабочие распределялись в массе мелких мастерских.) Чего же просит автор? Определенность во взглядах на tiers-état как на нечто единое выступает здесь весьма ярко: автор требует, чтобы среди выборщиков были также «негоцианты, умные мануфактуристы, даже честные ремесленники», как будто и без того негоцианты и мануфактуристы не заседали в избирательных комиссиях и как будто «ремесленники» — совершенно то же самое, что негоцианты и мануфактуристы в смысле представительства от рабочей массы. Конечно, писали это не «omnes artifices», как по-латыни подписана брошюра, а писал человек, говоривший исключительно от своего имени. Заподозрить в нем сознательное желание запутать вопрос тоже нет оснований: ни малейшей надобности сбивать рабочих с толку не было, ибо они не проявляли в тот момент никакой решительно склонности противопоставить себя более обеспеченному слою того tiers-état, в составе которого и они сами числились. Судя по упоминанию о Демосфене, Платоне (стр. 6), по довольно вычурному стилю, эту брошюру мог написать один из третьестепенных публицистов, которых в таком количестве породил 1788, а особенно 1789 год.
Протестовал против отстранения рабочего класса и некий де Море (de Moret) в письме к Неккеру, написанном по поводу разгрома дома Ревельона (о чем у нас речь будет дальше). Де Море указывал [2] на то, что «самый многочисленный, самый полезный и самый драгоценный для государства» класс столичного населения лишен представительства в Генеральных штатах. Рабочий класс поддерживает и обогащает «другой класс третьего сословия» (т. е. буржуазию), а между тем представлен он будет только людьми, платящими 6 ливров налога и выше, т. е. такими лицами, «интересы которых совершенно различны и даже противоположны» интересам рабочих, ибо одни прямо заинтересованы в том, чтобы удержать других в рабстве и зависимости [3]. Это — необычный язык для всей исторической эпохи, которую мы рассматриваем; только в разгаре стачечного движения 1791 г. иной раз, как мы увидим, вырывались подобные фразы. Этот безвестный иностранный дворянин, так проницательно вглядевшийся в природу составных частей tiers-état, приписывал и волнения у дома Ревельона допущенной относительно рабочих несправедливости и предвещал даже восстание, если не будут приняты меры с целью дать им также представительство в Генеральных штатах. В этом отношении он ошибался: рабочая масса в целом была еще слишком далека от идеи борьбы за избирательное право и, противополагая tiers-état, как нечто единое и нераздельное двум привилегированным сословиям, не склонна была углубляться в анализ самого понятия tiers-état.
1
Нац. библ. Lb.39 1667.
2
Нац. арх. В. III-115, f. 411–415. 28 avril 1789.
3
Там же: Ce sont les seuls citoyens du Royaume que ne seront pas représentés dans l’Assemblée des Etats généraux, ou qui le seront contre leur gré, par les Députés de la classe du Tiers-Etat dont les individus payent six livres de capitation et au dessus, et dont les intérêts sont tous deux différents et mêmement opposés, ceux-ci ayant le plus grand intérêt à conserver ceux-là dans leur dépendance et dans leur servitude.